Гринвич-парк - Кэтрин Фолкнер

— Ба, и что это значит? Я думал, ты считаешь, что Рори и Серена состоят из одних только достоинств.

Я качаю головой, снова потирая глаза.

— Ничего не значит. Ровным счетом ничего. Иди доставай кого-нибудь другого. А мне нужно эту стену отмыть. Твои друзья постарались.

Чарли будто и не слышит, что я говорю. Пьяный, он обнимает меня, целует в висок, щетиной карябая мою щеку.

— Сестренка, какая же ты у меня умница! Тебе рожать скоро, а ты вон какую клевую вечеринку забабахала! Народ балдеет!

Я высвобождаюсь из объятий брата, отталкиваю его. Говорю, чтоб шел своей дорогой.

Позже, наклоняясь, чтобы подобрать с грядок пустые пивные банки, я чувствую, как мои члены наливаются тяжестью. Даже опасаюсь, что не сумею выпрямиться. Я устала. Очень устала. Так устала, что нет сил протестовать. Нет сил сопротивляться. Ладно, пусть будет как будет, решаю я. Пусть Чарли и Дэниэл верховодят на этой глупой вечеринке, отрываются напоследок. С рождением ребенка все изменится.

По крайней мере, сегодня вечером мне не надо забивать голову тем, что связано с Рейчел. Я не видела ее с обеда. Должно быть, опять решила исчезнуть.

Я прижимаю ладонь к виску. Такое чувство, что голова сейчас взорвется. Даже если Рейчел объявится, говорю я себе, что мне с того? Она найдет с кем пообщаться. Например, с кем-нибудь из чудиков, которых привел Чарли. А я буду держаться от нее подальше. Хоть ненадолго отрешусь от нее и сопряженных с нею проблем.

Увы, я глубоко заблуждалась.

Я отпиваю еще один глоток глинтвейна, приготовленного Хелен, протяжно выдыхаю. Чарли с Рейчел, уединившись у книжного шкафа, о чем-то беседуют. Она теперь вроде бы ничего, думаю я с горечью. Шея почти чистая. Остаются еще несколько маленьких зеленовато-желтых пятнышек, но они почти незаметны.

У Рейчел в одной руке бокал, в другой — соломинка, которой она кокетливо помешивает кубики льда. На ней несколько старомодное синее бархатное платье и туфли с ремешками, завязывающимися на бантики сзади на лодыжках. Беседуя с Чарли, Рейчел склоняет набок голову и, поскольку музыка играет громко, придвигается к нему ближе и говорит что-то на ухо, губами задевая мочку. Чарли, я слышу, хохочет от души. А потом, когда подносит ладонь ко рту, клянусь, касается ее тела, пальцами проводит по талии. Кажется. Должно быть, все дело в том, что я выпила лишнего. А может, и нет.

Чарли — он такой. Околдовывает женщин. О чем бы с тобой ни говорил — о погоде, о вине, о ковре, смотрит так, что тебе кажется, будто весь мир вращается вокруг него — единственной неподвижной точки. Мне ли не знать. Я еще в школе попала под власть его чар. Но сейчас он это зря, думаю я. Не надо ему очаровывать эту странную беременную девочку. Не надо. Чем больше я слышу о Рейчел, тем больше поражаюсь. Судя по всему, сейчас она живет здесь, с Хелен. Когда я спросила об этом Хелен, та стала оправдываться. Сказала, что Рейчел нуждается в защите. Кто-то пытается причинить ей зло и все такое. Что ей необходимо безопасное прибежище.

— В любом случае, это ненадолго. Она обещала, что скоро съедет от нас, через пару недель. — Я хотела еще узнать про синяки на шее Рейчел, но Хелен взглядом пресекла дальнейшие расспросы.

Вино в моем бокале улетучивается быстрее, чем следовало бы. Оно душистое и пряное, имеет вкус Рождества. Думаю, Хелен довольна, что хоть кто-то его пьет. Замечает ли она, что некоторые гости ублажают себя менее благотворными напитками и прочей дурью? Чарли обещал не зазывать много народу, но сомневаюсь, что он сдержал слово.

Глядя на Чарли и Рейчел, я вспоминаю события многолетней давности, когда мы с ним впервые расстались и он представил нам всем Майю. Инициатором разрыва отношений выступила я и, по идее, была не вправе обижаться. Но он так быстро нашел мне замену. И вот появилась Майя, которая всех покорила своей широкой озорной улыбкой, шведскими «пьяными» играми, сумасбродными летними вечеринками. Я через силу улыбалась, притворяясь, что тоже от нее в восторге. А потом оглянуться не успела, как Майя забеременела — по счастливой случайности, сказали они. Тогда я поняла, слишком поздно поняла, что совершила ошибку.

Теперь кажется, что это было сто лет назад. Я снова пригубливаю вино. Может, я и дура, раз полагаю, что теперь мы с ним могли бы повторить попытку, вернуть то, что между нами было до разрыва. А возможно, мне нужно просто повзрослеть, найти обычного человека, как Дэниэл. Обзавестись домом, родить ребенка. Только почему же эта мысль нагоняет на меня тоску?

У меня за спиной вытанцовывают две девушки. Я замечаю их слишком поздно — когда они врезаются в меня. Остатки глинтвейна из моего бокала выливаются на ковер. Черт. Девушки извиняются и исчезают. Я краснею, надеясь, что Чарли с Рейчел меня не видели. Пожалуй, я перепила, опьянела больше, чем допустимо. Ладно, бог с ними, не буду им мешать. В конце концов, они же просто болтают. Пойду куда-нибудь еще. Нужно привести себя в порядок.

Ванная на верхнем этаже заперта. Внутри, я слышу, кто-то есть. Жду, и дверь наконец-то открывается. Серена. Значит, они здесь. Я окидываю ее взглядом. Длинные ногти, идеальный маникюр. Голливудские волосы, аккуратный полукруглый живот. Украшенная стразами сумочка, на вид малюсенькая, ничего в нее не положишь.

— Привет, Кэти.

— Привет, — заплетающимся языком здороваюсь я. — Как дела? — Неуклюжим жестом показываю на ее живот.

— Спасибо, хорошо, — натянуто улыбается Серена. И проходит мимо, шурша длинным шелковым платьем со шлейфом. — Пока.

Я закрываю за собой дверь. От басовых ритмов пол под ногами вибрирует. Из корзины для грязного белья выглядывает золотистая юбка Рейчел. В углу валяются ее зеленые тренировочные штаны и грязная клетчатая пижама. На раковине — крошащиеся черные тени, тюбик губной помады — ярко-красной, как почтовый ящик. Хелен такой никогда бы не воспользовалась. В стакане притулились в неудобном соседстве три зубные щетки.

Пойду в сад, выкурю сигарету. Успокою нервы. Посмотрю на фейерверки. И буду держаться подальше от Рейчел.

Ковер был мамин. Она привезла его из путешествия по Греции. Скатала в рулон, положила на рюкзак и привезла. А теперь он, вероятно, испорчен. Пятно — от красного вина. Бутылка наверняка из папиной коллекции. Я принимаюсь оттирать пятно. От мочалки летят темно-зеленые ошметки, от ковра, начинающего расползаться, отделяются ворсинки. Так еще хуже.

Потом внезапно перед глазами появляются другие узоры — черно-белые змейки, красно-желтые крапинки. И это не первый раз. Такое со мной бывало, когда я принимала лекарства. Когда была нездорова, после выкидышей.

Горячие слезы обжигают глаза. Я хочу, чтобы ковер стал таким, как раньше. Хочу, чтобы ковер был чистым. Представляю маму в молодости, до ее знакомства с папой: короткая стрижка, загорелые плечи. Она таскалась с этим ковром по паромам и автобусам. Все говорили ей, что она сумасшедшая, а ковер ей очень полюбился. Она хотела расстелить его дома. Есть мои детские фотографии, на которых я, малышка, сижу на этом ковре. А теперь я допустила, чтобы его испоганили.