Дневник - Чак Паланик

Перед ней – грязь из потекших и смазанных красок. Деревья, как радиорелейные вышки. Океан, как вулканическая лава или остывший шоколадный пудинг, – или же попросту как пятно гуашевой акварели на шесть баксов, переведенной впустую. Мисти вырывает лист и комкает его в шарик. Ладони ее почти черны от целодневного комкания своих неудач. Болит голова. Мисти закрывает глаза и прижимает ко лбу руку, которая липнет от сырой краски.

Мисти бросает скомканный рисунок на пол.

А Тэбби зовет:

– Мам?

Мисти открывает глаза.

Тэбби во всю длину разрисовала ее гипс птичками и цветочками. Синими пташками, красными малиновками и алыми розами.

Когда Полетт приносит наверх их ланч на подносе обслуживания номеров, Мисти спрашивает, пытался ли кто-нибудь позвонить с конторки. Полетт вытряхивает полотняную салфетку и заправляет ее под ворот синей рабочей блузы. Отзывается:

– Нет, простите, – снимает выпуклую крышку с рыбного блюда, интересуясь:

– А почему вы спрашиваете?

А Мисти отвечает:

– Просто так.

В этот миг, сидя здесь, с Тэбби, с цветочками и птичками, нарисованными на ее ноге мелками, Мисти знает, что ей никогда не стать художницей. Картина, которую она продала Энджелу, была чистым везением. Случайностью. Вместо слез Мисти пускает несколько капель мочи по пластиковой трубке.

А Тэбби советует:

– Закрой глаза, мам, – говорит. – Рисуй с закрытыми глазами, как на пикнике на мой день рождения.

Как в те времена, когда она была маленькой Мисти Марией Клейнмэн. С закрытыми глазами на шерстяном ковре в трейлере.

Тэбби наклоняется ближе и шепчет:

– Мы прятались за деревьями и подглядывали, – говорит. – Бабуля сказала, нам нужно дать тебе вдохновиться.

Тэбби идет к комоду и берет рулон липкой ленты, которой Мисти клеит бумагу к мольберту. Отрывает две полоски и командует:

– Давай, закрой глаза.

Терять Мисти нечего. Она может пойти ребенку навстречу. Ее работы хуже не станут. Мисти закрывает глаза.

И пальчики Тэбби прижимают полоски ленты к каждому веку.

В точности как заклеены глаза ее отца. Чтобы не высыхали.

Как заклеены твои глаза.

Пальцы Тэбби в темноте вкладывают в руку Мисти карандаш. Слышно, как она пристраивает на мольберт альбом для рисования и поднимает титульный лист. Потом ее рука берет руку Мисти и несет карандаш, пока тот не касается бумаги.

Из окна греет солнце. Рука Тэбби отпускает ее, и голос в темноте командует:

– А теперь рисуй картину.

И Мисти рисует, идеальные углы и окружности, прямые линии, невозможные со слов Энджела Делапорта. По одному только ощущению, они верны и идеальны. Что это должно быть – Мисти понятия не имеет. Как перо само по себе движется по спиритической планшетке, карандаш водит ее рукой взад-вперед по бумаге с такой скоростью, что Мисти приходится ухватить его покрепче. Ее автоматическое письмо.

Мисти способна только держать темп, и зовет:

– Тэбби?

Глаза плотно залеплены лентой. Мисти зовет:

– Тэбби? Ты еще здесь?

ЧТО-ТО ЛЕГОНЬКО ДЕРГАЕТСЯ у Мисти между ног, слегка тянется внутри нее, когда Тэбби отцепляет пакет от конца катетера Мисти и уносит его по коридору в уборную. Она опорожняет пакет в унитаз и споласкивает. Тэбби приносит его назад и пристегивает к длинной пластиковой трубке.

Все это она делает, чтобы Мисти могла продолжать работу в полной темноте. С заклеенными глазами. Вслепую.

Осталось только чувство тепла от солнечного света из окна. В тот миг, когда кисть останавливается, Мисти сообщает:

– Этот готов.

А Тэбби снимает рисунок с мольберта и цепляет на него новый лист бумаги. Берет карандаш, когда видно, что тот затупился, и вручает Мисти острый. Протягивает поднос пастельных мелков, а Мисти ощупывает их вслепую, как замасленные фортепианные клавиши разных красок, и выбирает один.

Просто на заметку, каждый выбранный Мисти цвет, каждый сделанный ею штрих идеален, потому что ей уже все равно.

К завтраку Полетт приносит наверх поднос обслуживания номеров, а Тэбби режет все на кусочки в один укус. Пока Мисти работает, Тэбби сует вилку своей матери в рот. С липкой лентой на лице Мисти может открыть рот только немного. Достаточно широко только для того, чтобы обсасывать кисть в тонкий кончик. Чтобы травиться. Не прекращая работу, Мисти не чувствует вкуса. Мисти не чувствует запаха. Перехватив пару кусочков завтрака, она уже наелась.

Не считая царапанья карандаша по бумаге, в комнате тихо. Снаружи, пятью этажами ниже, шипят и бьются волны.

К ланчу Полетт приносит наверх еще еды, которую Мисти не ест. Гипс на ноге уже будто разболтался от всего сброшенного ею веса. Слишком много твердой пищи будет значить визит в туалет. Будет значить перерыв в работе. На гипсе почти не осталось белых пятен, – таким количеством цветов и птиц покрыла его Тэбби. Ткань костюма заскорузла от наляпанной краски. Заскорузла и липнет к рукам и груди. Руки – в корке засохших красок. Отравленные.

Плечи болят и щелкают, запястье внутри хрустит. Пальцы, сжимающие простой карандаш, онемели. Шея идет спазмами, по обеим сторонам от хребта по ней ползут судороги. Шея по ощущению – как Питерова на вид, выгнутая назад и касающаяся задницы. Запястья по ощущению – как на вид Питеровы, скрученные и связанные.

Глаза залеплены, лицо расслаблено, чтобы не сопротивляться двум кускам липкой ленты, которые сбегают со лба поперек каждого глаза, по щекам к челюсти, потом по шее. Лента удерживает мышцу orbicularis oculi у глаза, главную скуловую в уголке рта, -держит все ее лицевые мышцы расслабленными. С лентой Мисти может разлепить губы только в щелочку. Общаться может – только шепотом.

Тэбби вставляет ей в рот питьевую соломинку, и Мисти всасывает немного воды. Голос Тэбби произносит:

– Что бы ни сталось, говорит бабуля, тебе нужно продолжать художество.

Тэбби утирает своей матери рот, со словами:

– Мне уже скоро будет пора идти, – говорит. – Пожалуйста, не останавливайся, как бы по мне ни соскучилась.

Просит:

– Обещаешь?

А Мисти, не прерывая работу, отзывается:

– Да.

– Как бы на долго я ни ушла? – спрашивает Тэбби.

А Мисти шепчет:

– Обещаю.

УСТАТЬ – не значит довести до конца. Проголодаться или натереть руку – тоже. Желание помочиться не должно тебя останавливать. Картина закончена, когда окончена работа карандаша и красок. Телефон не отвлекает. Ничего стороннего не требует твоего внимания. Пока вдохновение приходит – ты продолжаешь и продолжаешь.