Татуировка герцога - Майя Родейл

Уиклифф отнес Элизу наверх, в свою спальню.

Элиза. В его постели. Но не так, как ему представлялось.

Он осторожно опустил ее на одеяла.

Почему она взяла его нож?!

Ясно, что она ожидала нападения. Она не наглая воровка, которой доставляют удовольствие мелкие кражи. Нет, Элиза, должно быть, угодила в беду и не доверилась ему. Уиклифф нахмурился — его это чрезвычайно беспокоило.

Сам он доверился ей, а она даже не упомянула о собственных проблемах. А он спрашивал? Нет, потому что старался видеть в ней только служанку, а не женщину со своими мыслями и чувствами. И теперь он потерпел фиаско, влюбившись в нее, хотя ничего о ней не знал.

Дженни осторожно снимала с Элизы простое серое платье, пока лакеи носили горячую воду для ванны.

— Что мне с ним делать, ваша светлость? — спросила Дженни, держа платье.

Платье было грязное и сильно пострадало. Уиклифф велел сжечь его — он купит ей новые платья, красивые. Он найдет деньги.

Батистовое белье было простое, белое и безупречно чистое.

Днями, неделями Уиклифф мечтал увидеть, как она раздевается. Он воображал это во всех подробностях. Но не так, как сейчас.

Честно говоря, он даже не хотел заходить дальше. Он хотел увидеть Элизу нагой в приступе страсти, во время обольщения. Но вовсе не такой.

Уиклифф провел пальцами по краю ее корсажа, жалея о том, что ее глаза не горят желанием, а губы не ждут его поцелуя.

Его пальцы задели что-то, засунутое за корсаж.

Элиза чуть шевельнулась, и ее губы тоже шевельнулись, хотя она все еще не пришла в себя.

И Уиклифф безошибочно узнал шелест спрятанной в корсаже бумаги. Он научился распознавать этот звук в спальнях и будуарах от Лондона до Занзибара.

— Я никогда не говорил, что я джентльмен, — сказал он и извлек сложенный листок из-за корсажа.

Элиза не ответила, поскольку была без сознания. Потом Уиклифф развернул его и начал читать.

«Татуированный герцог».

Однажды в дни буйной юности Уиклифф карабкался на старый дуб, ветки которого дотягивались до окна спальни некой леди на втором этаже. Он сорвался, и все из-за вина, которое подсказало ему эту идею. Когда он ударился о землю, у него отшибло дыхание и мир вокруг почернел. Сейчас он чувствовал себя так же.

У него прервалось дыхание — эти слова ударили его с силой пушечного ядра.

Элиза лежала перед ним, голубые глаза закрыты, кожа бледная, губы чуть подрагивают. Говорить она не могла. Да это было и не нужно.

«Татуированный герцог. Автор В.К. Медоуз».

Элиза Филдинг — Великосветская корреспондентка Медоуз. Как все просто[2].

Все встало на свои места. Каким тупоголовым идиотом он был!

Впрочем, не до конца тупоголовым. Иногда у него закрадывалось подозрение, но он отбрасывал его, не желая об этом думать, не желая, чтобы это оказалось правдой. Он рассказывал Элизе…

…все.

Все!

У него снова перехватило дыхание и, казалось, остановилось сердце. Земля перестала вращаться, и солнце погасло. Это предательство.

Все эти часы на крыше, когда он доверялся ей, когда говорил ей то, что не только никогда не произносил вслух, но и представить себе не мог, что кому-то это выскажет. Он поверял ей свои надежды и планы, а она отдавала все на потребу толпе, на потеху Лондону.

Он считал ее простой горничной, а она одна из этих проклятых Великосветских корреспонденток.

Уиклифф почувствовал досаду, потом его охватил опаляющий огонь гнева.

Элиза лгала ему, лгала в лицо. Лгала, а потом целовала. Он вспомнил, как они вместе составляли коллекцию насекомых, а он думал, что она не умеет писать. И когда на крыше он заметил, что она ловко подбирает слова, Элиза только улыбнулась. Она, должно быть, считает его дураком. И подумать только, он был готов влюбиться в нее!

Уиклифф горько рассмеялся, сидя у ее постели, потом продолжил читать.

«Два дома, оба, похоже, в небрежении».

Он нахмурился.

«Распутное прошлое Буйных Уиклиффов хорошо известно. Скандальное прошлое леди Шакли в подробностях обсуждается на страницах сплетен. Что-то затевается между ними».

Уиклифф выругался. Теперь он смотрел на Элизу прищуренными глазами разгневанного человека. Она лежала в его кровати почти безжизненная. Он так недавно целовал этот розовый рот, который лгал ему. Этот розовый рот отворачивался от его губ, и теперь это обрело определенный смысл. Как она могла целовать объект своих писаний?

Симпатия была односторонней, поскольку Элизу интересовало только то, что можно напечатать. Ее интерес не затрагивал ее сердца.

Уиклифф страдал от мощной смеси унижения, гнева и — да! — сердечной боли. Он влюбился в Элизу, попался на ее удочку. А она предавала его на каждом шагу. Тем не менее, он продолжал читать.

«Хотя герцог не из тех, кого можно сдержать, когда его зовет необъятный мир приключений».

Значит, она все-таки слушала его, насмешливо подумал Уиклифф. Слабое утешение.

«Он потопил французские корабли, сражался, перехитрил каннибалов, пережил кораблекрушение. Во время путешествий по странам и континентам он не просто развлекался — он составил подробные отчеты об увиденном, он собрал обширную коллекцию флоры, фауны и (брр…) насекомых, и все это во имя прогресса науки. Если герцог попадет в Тимбукту, он не просто предъявит право на этот город, он изучит его и все открытые им секреты привезет в Англию».

Когда Уиклифф читал эти слова, у него в груди закололо, а возможно, разбилось сердце.

Совсем не похоже на ту чепуху, которую В.К. Медоуз — Элиза писала каждую неделю. Она пыталась возвысить его, после того как неделями топила в прессе. Это была скучная колонка, но полная похвал.

Элиза не подавала никаких признаков жизни. Кожа мертвенно-бледная. Дыхание слабое. Она не выглядела предателем, шпионом, олицетворением зла. Она выглядела просто хорошенькой девушкой.

Лакеи навечно пропали с водой для ванны. Дженни, вероятно, миловалась в холле с лакеем Томасом.

Всегда кажется, что время остановилось, когда мир человека трещит и рассыпается в прах. Бумага в его руках — это совсем не то, что он ожидал.

Уиклифф продолжал читать чепуху о нем и леди Шакли, какие-то небылицы о том, что Харлан славится умением произвести впечатление на женщин.

Он дочитал до конца, потом перечитал еще раз. Ни одного слова, которое могло бы ввергнуть свет в коллективную истерику, ни слова о ребенке.

Элиза получала от него плату, делила с ним вино, крышу, едва не разделила с ним ложе. И лгала ему, предавала, должно быть, все это время считая его дураком. Пока он вздыхал по своей горничной и всячески это демонстрировал, она подшучивала над ним со всей женской хитростью. Ее интересовала только его тайная жизнь.