Стрелок. Митральезы для Белого генерала - Иван Оченков

– Может, – не стал спорить Будищев, – вот только я уже у третьей банды нахожу новенькие патроны. Даже латунь не успела потемнеть.

– Разгромов наших транспортов давно не случалось, – поспешил вмешаться заметивший, что генеральский гнев миновал, Вержбицкий. – Разве что с убитого часового могли снять или посыльного казака.

– Нет, ваше высокоблагородие, больно много патронов для того, чтобы с одного часового снять. Ладно, внутри шайки поделились, но чтобы с тремя другими…

– Полковник, распорядитесь провести следствие, – решительно приказал Скобелев, прекращая дискуссию.

– Слушаюсь!

– Теперь с вами, господин изобретатель. Как выяснилось, у вас немало доброжелателей и заступников в Петербурге. Один из них, небезызвестный господин Путилов, любезно переслал мне копию именного указа о награждении вас орденом Святого равноапостольного Владимира четвертого класса. Как сказано в указе – «за изобретение беспроволочного телеграфа и прочую деятельность, послужившую к вящей славе Отечества».

– Ох… – удивился Дмитрий, но затем пришел в себя и внезапно охрипшим голосом ответил по уставу: – Покорно благодарю, ваше превосходительство!

– Меня не за что, – ухмыльнулся в густые бакенбарды генерал. – Это награждение произошло, когда вы уже находились в Закаспийском крае, и породило некоторые, скажем так, обстоятельства.

Договорив, Скобелев пытливо и даже с какой-то лукавой смешинкой в глазах посмотрел на растерянного кондуктора, как будто ожидая от него чего-то необычного.

– Простите, но я вас не понимаю, – искренне признался тот.

– Да что же тут непонятного, – не выдержал Вержбицкий, с тоской поглядывавший на уже накрытый стол. – Ты теперь дворянин и офицер!

– Как?!

– В Российской империи, – наставительным тоном начал объяснять полковник, неожиданно для себя перешедший с моряком на «вы», – есть два ордена, любая степень которых возводит кавалера в потомственное дворянство. Святого Георгия и Святого Владимира. Жаль, конечно, орден ваш без мечей, однако же, как ни крути, вы – дворянин и кавалер, а посему можете быть произведены в офицеры. Радуйтесь, кондуктор, вы стали человеком!

– Человеком? – нахмурившись, переспросил Будищев.

– Конечно!

– К копии указа приложен приказ по морскому ведомству временного управляющего вице-адмирала Пещурова о допуске кондуктора Будищева к экзамену на чин гардемарина, – добавил улыбающийся Скобелев. – Жаль только, сдавать его тут негде. Разве что оставите свою батарею и вернетесь на флотилию…

– Никак нет, ваше превосходительство, – мотнул головой свежеиспеченный «кавалер». – Я пулеметы не брошу.

– А вот за это хвалю! – по-своему истолковал отказ Дмитрия генерал. – Тогда сделаем так. Я как главнокомандующий имею право произвести унтера в обер-офицерский чин. Взаправду сказать, правом этим со времен Отечественной войны никто не пользовался, но тут – дело верное. Как-никак, кавалер и бантист. Это производство государь утвердит. Приказ будет готов завтра с утра, а пока поздравляю вас офицером, господин прапорщик!

С этими словами Скобелев протянул Будищеву руку, как бы показывая, что они теперь ровня. Почтительно пожавший ее Дмитрий не без удивления отметил, что генеральская ладонь оказалась мозолистой и крепкой, а рукопожатие получилось по-настоящему мужским, а не как обычно, когда начальник снисходительно протягивал подчиненному три вялых пальца.

– За такое грех не выпить, – подал голос поднявшийся со своего кресла полковник.

– И то верно, – охотно согласился генерал. – Шампанского, правда, нет, но кахетинское весьма недурно…

– Если можно водки, – охрипшим голосом попросил новоиспеченный офицер, отчего-то поморщившийся, когда услышал про «кахетинское».

Денщик, уловив пожелание господ, с видом заправского метрдотеля разлил прозрачную жидкость из графинчика по серебряным стопкам, после чего те дружно чокнулись и выпили по-гвардейски, не закусывая.

– Отдельная благодарность, – доверительно склонившись к Будищеву, продолжил Михаил Дмитриевич, – за пленного мальчишку. Ваше благородство разом уменьшило текинское войско на несколько тысяч человек, так как его родственники согласились держать нейтралитет. Я во всех подробностях написал об этих обстоятельствах его величеству, так что можете ожидать награду и за это.

– За Богом молитва, а за царем служба не пропадают, – вставил с усмешкой Вержбицкий.

– Что скажете об этом молодце? – поинтересовался Скобелев, когда новоиспеченный прапорщик вышел из кибитки, и они с начальником артиллерии смогли, наконец, поужинать.

– Странный молодой человек, – пожал плечами умудренный жизнью полковник, поддевая кусок жаркого вилкой.

– Чем же?

– Да как вам сказать, ваше превосходительство. Не трус, но в пекло дуриком, как это часто бывает с господами-офицерами, не полезет. Осторожен и ничуть этого не стыдится, однако если угодит в передрягу, то дерется отчаянно, а уж стреляет и вовсе так, будто ему черт ворожит. Еще очень внимателен к разным мелочам. Взять хоть эти патроны, будь они неладны! Никто ведь не приметил, а он углядел. При всем при этом еще и хитер, как десять маркитантов. Они, кстати, уже на него жаловались.

– Даже так?

– Случалось, – скупо усмехнулся Вержбицкий.

– И говорит странно, – припомнил Скобелев. – «Крайнее дело»…

– Точно. С его легкой руки теперь все охотники говорят не «последнее», а «крайнее».

– Но почему?

– Даже не знаю, Михаил Дмитриевич. Вроде как примета плохая.

– Стало быть, суеверен?

– В том то и дело, что нет.

– И впрямь странно. Ладно, поживем – увидим. Впереди поход, а вояка он знатный и офицер из него получится толковый.

Выйдя от командующего, Дмитрий с трудом перевел дух. За время ожидания он успел изрядно проголодаться, а поднесенная генералом теплая водка, оказавшись в желудке, настоятельно рекомендовала закусить и… выпить еще! Делать было нечего, и новоиспеченный прапорщик отправился к маркитанту.

После того как Шматов угодил в госпиталь, быт его пришел в полное расстройство. Денщика, или, как говорили на флоте, вестового, ему как унтеру не полагалось. Поэтому готовить и следить за платьем теперь приходилось самому, на что категорически не хватало времени. Хорошо хоть в Бами вернулся Майер, и его верный Абабков за скромное вознаграждение привел в порядок мундир к приезду Скобелева.

– Чего изволите? – скривился как от зубной боли при виде Будищева торговец, совсем недавно имевший неосторожность пожаловаться начальнику гарнизона на бравого моряка.

Конфликт, в сущности, был пустяковым. Карапет Арутюнов, так звали незадачливого коммерсанта, случайно продал кондуктору бутылку уксуса, по недоразумению назвав оную кахетинским вином. Дмитрий хотя и не был большим знатоком вин вообще и кавказских в частности, все же сумел по достоинству оценить вкус и букет, после чего вылил столь изысканный напиток в глотку маркитанта, а в качестве штрафа забрал из лавки две бутылки водки. Казалось бы, зачем поднимать шум? Увы, унтер-офицерские погоны Будищева ввели в заблуждение несчастного торговца, и он пошел искать правду к начальнику гарнизона. На его несчастье, Вержбицкий в тот день отлучился и жалобу принял замещавший его полковник Арцышевский, славящийся своей свирепостью к жульничающим маркитантам. В общем, дело кончилось тем, что Будищева попросили более не шалить, а Арутюнова выпороли.