Новая Луна - Йен Макдональд

— Впусти меня, — шипит Рэйчел, а потом приходит боль, и ее больше, чем, как она думала, существует во вселенной, и она кричит; крики ее ужасны, вопли агонизирующих мучений. Такие крики как будто не способно издавать человеческое горло. Движение, бросок, второй чистый рубящий удар, и Рэйчел падает. Бот над нею, тень на фоне черного неба. В свете ее налобных фонарей блестят три сверла, опускаясь на щиток.

— Запускай, Камени! Унеси его отсюда!

«Последовательность запуска начата, — говорит Камени. — Вероятность твоего выживания — ноль. Прощай, Рэйчел Маккензи».

Сверла с визгом вгрызаются в закаленное стекло. И конец свой Рэйчел Маккензи встречает во гневе: гневе на то, что должна умереть, на то, что это случится здесь, в холоде и грязи пустынного Флемстида, гневе из-за того, что вечно семья тебя предает. Щиток раскалывается. Когда воздух стремительным взрывом покидает шлем, она чувствует, как трясется земля, видит, как мелькает капсула БАЛТРАНа, вылетая из пасти пусковой трубы.

Ушел.

Рафа Корта мечет громы и молнии, несется во главе отряда службы безопасности. Жуан-ди-Деус — его город; его лицо знакомо работникам «Корта Элиу» и вспомогательному персоналу, но не таким: воплощение ярости и восторга. Он Шанго Справедливый, Сан-Жеронимо, судия и защитник. Его люди избегают попадаться ему на глаза и уступают дорогу.

Мальчик уже вышел из шлюза. Он стоит один в приемной зоне, все еще в пов-скафе и шлеме, испачканный в пыли, с фамильяром, зависшим над левым плечом.

— Он обучил меня фокусу, — говорит Робсон. Джокер транслирует его слова в мир за пределами шлема. — Это очень хороший фокус. — Рука в перчатке достает колоду игральных карт из кармана на бедре. Робсон разворачивает их веером. Голос у него мертвый, ровный, чужой. Джокер передает интонации в точности. — Выбери одну.

Карты выпадают из пальцев. Колени подгибаются, он падает лицом вперед. Рафа успевает его подхватить.

— Твоя мать. — Рафа встряхивает дрожащего мальчика. — Где твоя мать?

Дункан Маккензи мчится сквозь «Горнило», точно буря. Люди расступаются перед ним, машины подстраиваются под него. Генерального директора «Маккензи Металз» нельзя задерживать из-за тривиальных вопросов безопасности. Не сейчас, когда им владеет бледный гнев. Ярость Дункана Маккензи серая, как его костюм, его волосы, поверхность Луны. Эсперанса превратилась в твердый и тусклый свинцовый шар.

Джейд Сунь-Маккензи встречает его у шлюза, ведущего в личный вагон Роберта Маккензи.

— Твой отец проходит запланированную очистку крови, — сообщает она. — Полагаю, ты в курсе, что процесс нельзя остановить.

— Я хочу его видеть. — Голос Дункана Маккензи настолько же холоден, насколько металл над его головой горяч.

— Мой муж подвергается деликатной и важной медицинской процедуре, — с прежней уверенностью говорит Джейд Сунь. Дункан Маккензи хватает ее за горло. Бьет затылком о дверь шлюза. По белой поверхности медленно стекает большая капля крови.

«У тебя повреждение кожи и, возможно, сотрясение», — сообщает ее фамильяр, Тун Жэнь.

— Пропусти меня к нему!

«У меня есть картинка», — говорит Эсперанса. Фамильяр накладывает на линзу Дункана снятое с высоты изображение старой жуткой развалины на диагностической кушетке. Развалину окружают живые медсестры и машины. Трубки и катетеры пульсируют красным.

— Вранье. Ты скормила Эсперансе эту картинку. Вы же умные, ублюдки.

— Мы? Ублюдки? — шепчет Джейд Сунь. Дункан Маккензи отпускает ее.

— Моя дочь мертва, — говорит он. — Моя дочь мертва, ты понимаешь?

— Дункан, мне так жаль. Ужасное происшествие, ужасное. Программная ошибка.

— Спасательный отряд, который мы за ними послали, нашел в пов-скафе Рэйчел точные разрезы. Бот подрезал ей поджилки. — Дункан Маккензи зажимает рот ладонью, словно не давая ужасу вырваться на волю. Миг спустя он продолжает: — На шлеме следы сверла. Весьма точная программная ошибка.

— От радиации софт в чипах регулярно отказывает. Ты же в курсе, это эндемичная проблема.

— Не смей меня оскорблять, мать твою! — рычит Дункан Маккензи. — Эндемичная. Эндемичная! Да что это за слово такое?! Мою дочь убили. Это отец приказал?

— Роберт бы ни за что так не поступил. Ты же не намекаешь, что твой отец — мой око, мой супруг — мог приказать, чтобы его собственную внучку убили. Это нелепо. Нелепо и гнусно. Я видела отчет. Это был ужасный несчастный случай из-за поломки робота. Скажи спасибо, что мальчик не пострадал.

— И теперь Корта носятся с ним, как с гандбольной звездой, только что подписавшей контракт. Когда придурок Рафа Корта не орет, что перережет горло каждому встреченному Маккензи. Мы из-за этого на грани войны.

— Роберт бы никогда не навлек неприятности на компанию своими действиями. Никогда!

— Ты вкладываешь в уста моего отца много слов. Я бы хотел услышать, как он их произнесет сам. Пропусти.

Джейд Сунь делает шаг вперед. В шлюз можно попасть только через нее.

— На что ты намекаешь?

— Как ты и сказала, Роберт бы ни за что не навредил собственной внучке.

— Это обвинение?

— Почему ты не позволяешь мне увидеть отца?

Дункан Маккензи хватает Джейд Сунь за плечи, вздергивает в воздух, швыряет о дверь шлюза. Она падает без сил. На плечи Дункана ложатся чьи-то руки. Кто-то оттаскивает его прочь от женщины, которая тяжело дышит и дрожит от шока. Дункан Маккензи вырывается из рук тех, кто его держит. Четверо мужчин в таких же серых деловых костюмах, как его собственный. Крупных мужчин, Джо Лунников, с тяжелыми земными мускулами.

— Оставьте нас, — приказывает он.

Четверка не шевелится. Их взгляды перебегают на Джейд Сунь.

— Это мои личные рубаки, — говорит она, все еще бледная, все еще трясущаяся на полу.

— С каких пор? — орет Дункан Маккензи. — Кто разрешил?

— Твой отец. С той поры, как в «Горниле» для меня стало небезопасно. Дункан, по-моему, тебе надо уйти.

Самый массивный рубака, похожий на гору маори с клубами мышц на загривке, кладет ладонь на плечо Дункана Маккензи.

— Убери от меня свои гребаные лапы, — говорит Дункан Маккензи и бьет рубаку по руке.

Но их четверо, и они здоровенные, и они не его. Он вскидывает руки: все, я спокоен. Охранники отступают. Дункан Маккензи отряхивает пиджак, поправляет манжеты. Рубаки Джейд Сунь становятся между ним и его мачехой.

— Я встречусь с отцом. И я приказываю начать собственное расследование того, что там случилось.

Дункан Маккензи поворачивается и широким шагом уходит прочь, тропой позора и унижения через потоки света, которые отбрасывают плавильные зеркала — но есть еще время для последнего слова, à l’esprit de l’escalier[26]: