Зачётный профессор - Юлия Чеснокова

— Что же тогда? Опять займемся чем-нибудь, что терпеть не можем? Кто-то хотел травмировать мои уши ужасной музыкой? Поехали в клуб. Ненавижу то, что играет на дискотеках.

— Но я тоже!

— Вот и отлично, взбесимся оба, — оглядевшись, молодой человек подал ладонь, — идёт?

— Нет, я не хочу, — женщина, без особого желания, напомнила, — мне не по возрасту туда…

— Ну, вот ещё! — Костя схватил её за руку и отвел в сторону, в тень ещё не осыпавшихся, но подсохших кустов, где их никто бы не заметил, — единственное, почему я сам бы туда не пошел, потому что хочу говорить с тобой, и слышать тебя, а этого в грохоте и толкотне не получишь. Что тогда решим? Музей, библиотека?

— Ужасно, нам даже негде вместе нормально провести время! — поморщилась Ника.

— Речной трамвай! — сообразил Костя, — пошли, на такси доедем до причала и будем кататься по Москве-реке.

— Это уже что-то… — прежде, чем выбраться из кустов, она придержала его и, теперь сама, прильнула к его груди, — ты сам-то уверен, что хочешь всего этого? Что тебе нужен этот вечер, который, возможно, мы никогда не забудем?

— Я надеюсь, что таких вечеров будет много, — убежденно вымолвил Костя и стал вызывать такси.

На небольшом теплоходике было немного людей, в основном пожилые пары, в теплых куртках стоящие у бортов и наблюдающие за проплывающими берегами столицы. Дождь накрапывал, и если выходить из-под крыши, то на волосах собиралась влага. Костя и Ника спустились на закрытый этаж и любовались на помаргивающие огоньки города через стекло, сидя за столиком. Он пил вино, а она заказала в баре мартини, разбавленное соком. После того, как они простояли с полчаса на верхней открытой палубе, опуститься сюда, в уют безветренного тепла, было непередаваемой благодатью. В четырех колонках по углам еле слышно напевали исполнители перестроечных 80-х.

— Это больше мне подходит, — заметила Ника, отпивая из прозрачного бокала.

— Хватит намекать на свой возраст, я начинаю комплексовать.

— Почему ты? — засмеялась женщина, протянувшись через стол и взяв его за руку, — не верю, что молодость способна завидовать зрелости. Скорее наоборот.

— Ты хочешь сказать, что с удовольствием бы вернулась лет на десять-пятнадцать назад? — повел бровями Костя. — Что сейчас тебе нравится меньше, чем тогда?

— Хм, — вильнув головой, она капитулировала, — ты прав, нынешняя я нравлюсь себе больше, да и жизнь моя мне нравится настоящая, а не прошлая. Но ты! Ты не знаешь, что будет с тобой в тридцать пять, сорок…

— Знаю, — не пророчески, а как человек, который тысячи раз продумывал свою судьбу рационально, утвердил Костя, — я буду более самодостаточен, у меня будет больше свободного времени, я стану меньше зависеть от агентства и администрации, поумнею, сложусь, как личность и наверняка узнаю, чего хочу. Да, я предпочитаю зрелость.

— Если ты поумнеешь ещё немного, то сможешь закончить образование досрочно, — перевела на шутку Ника, — потому что не найдется ни одного преподавателя, которому было бы чему тебя научить, — помолчав, она заставила себя отвернуться от завороживших парных фонарей на набережной, между которыми красочно светился магазин или кафе. Это создало ощущение праздника, и тоска по устроенной личной жизни сковала душу. Если бы это было не мимолетное свидание, если бы точно знать, что это твой человек, и вы любите друг друга! Если бы иметь хоть какие-то гарантии… — Разве ты не знаешь сейчас, чего хочешь? Мне казалось, что ты очень определен во всем.

— Иногда мне и самому так кажется, — Костя перешел на храбрую честность, — но в последнее время всё сложнее.

— Лично я, находясь в тех годах, о которых ты мечтаешь, тоже не знаю, чего конкретно хочу, — перехватив с языка собеседника приготовившуюся колкость, женщина, со смешком, заключила, — помимо того, конечно, чтобы меня прищучили в какой-нибудь башне. Это по умолчанию, но нужна же и более высокая цель?

— Ещё выше, чем башня? — захохотал Костя, — крыша, шпиль? В корзине воздушного шара?

— Ну, хорошо, — отвеселилась она, проведя пальцами по щекам. Небольшая порция алкоголя разгорячила их. — Между чем же ты маешься? Что ты хотел раньше, и что, как думаешь, хочешь сейчас?

— Ты как-то верно заметила, что истинные циники не высовываются со своим цинизмом и наблюдают за всем со стороны, — чуть издали начал Костя, — я всегда желал достичь именно этой стадии душевного равновесия, когда не нужно никому ничего доказывать, никуда лезть. Когда самого мало что волнует, и ты полностью удовлетворен. Я хотел спокойствия, и, наверное, управлять миром с помощью хладнокровия.

— Ты серьёзно? — округлила глаза Ника.

— Не в прямом смысле, как Повелитель Вселенной, — понял глобальность своей формулировки парень, — подразумевалось, что я хотел иметь власть над людьми, а не чтобы они могли влиять на меня. В том смысле, чтобы быть самому себе хозяином, не зависеть от чужих настроений, не привязываться сильно…

— Не привязываться сильно… — повторила женщина.

— Ты тоже этого хотела? — заметил он.

— Хочу, всё ещё хочу. Но кроме этого теперь хочется и привязаться, — взяв бокал, Ника принялась допивать мартини и слушать Костю дальше. Он неспешно продолжал.

— Именно! Теперь мне тоже, вместе с этим, хочется и привязаться. Но нельзя одновременно хотеть быть пробиваемым и не пробиваемым. Нужно выбрать что-то одно. Есть какие-нибудь интересные цитаты великих, по случаю? Которые помогли бы разобраться в нашей ситуации, — хмыкнул Костя, попросив официантку плавучего кафе принести ещё два кофе.

— Выпив немного и глядя на тебя, я вообще мало что могу вспомнить, — признала Ника. Он расплылся в ответ. — Боюсь уйти из сферы светской философии в религиозность, где кроме слепой веры ничего не остаётся. Смотрю на тебя, коварного, непростого и явно чего-то добивавшегося всё это время, понимаю, что мы с тобой слишком похожи, чтобы быть вместе и единственное, что приходит на ум, это Тертуллиан.

— Кредо киа абсурдум? Верую, ибо абсурдно, — Костя крепче сжал руку Ники, пытаясь не вцепиться. После её мудрых слов у него внутри возникали такие ураганы, что он подносился к грани обычного самого себя, уравновешенного и непоколебимого. Кровь бежала быстрее и, непонятно даже что, сердце ли, мысли, душа или тело, что-то осознавало любовь и влечение к этой женщине.

— На самом деле, дословно у Тертулиана написано нечто вроде «это достоверно, ибо невозможно», — Ника засмеялась, и, поблагодарив девушку за принесенный кофе, покачала головой, — боже мой! Это всё так странно и забавно, что грозит драматизмом… — она не договорила, прерванная звонком мобильного. Приоткрыв портфель и посмотрев на экран, она смело озвучила: — Тимур…

— Ты поднимешь? — насторожился Костя.

— Нет, не хочу, — дождавшись окончания и включив виброзвонок, Ника облегченно вздохнула, — становится жарко. Сходим ещё наверх?