Инквизитор. Утверждение правды - Надежда Попова

– Что ж, и такую теорию можно принять к рассмотрению. Собственно, мальчик мой, мы ее и приняли. И ввели в общую схему как одну из составляющих; однако это не объясняет всего. Ведь ты же объехал почти всю Империю, Германию уж точно целиком, ты же сам слышал рассказы людей, читал уже упоминаемые нами отчеты других следователей, узнал о многом, сам многое видел. Когда-то, если внезапно арестовывали по обвинению в колдовстве соседа, которого все знают, который всегда был добропорядочным человеком и самым что ни на есть простым смертным, – что тогда шептали промеж собою все, кто знал его?

– «Живодеры свирепствуют».

– Прежде, – согласно кивнул наставник, – при подобном происшествии можно было дать восемь из десяти, что они правы. Но ведь сам знаешь: в твое уже время, уже теперь, и такие случаи участились. Жил себе человек, самый обыкновенный, и внезапно в один какой-то день обнаружил в себе что-то.

– Или кого-то, – подсказал Бруно; тот кивнул снова:

– И такое случается. Случаи одержимости, о которых даже я лишь читал, теперь случаются все чаще. Стриги, которых во времена оны, даже разыскивая, можно было ни разу не увидеть, едва ли не бродят толпами.

– Ну, количество этих ребят зависит исключительно от их желания.

– Упыри.

– Это продукт неудачного обращения в стриги, объяснение то же.

– Случай с торговцем полтора года назад, – напомнил духовник. – Предместье Фрайбурга.

– Мертвецы-флагелланты, – снова произнес помощник все так же тихо.

– Верно. Помнишь, Курт? Ты читал отчет по делу. Вереница мертвых флагеллантов, полуразложившихся, но все еще идущих… Такое бывало прежде? Только в преданиях. Мы не скрываем подобные случаи нарочно – пусть знают, что существование Конгрегации не чья-то блажь, а объективная необходимость, но стараемся и не распространяться о количестве таких из ряда вон выходящих событий.

– А правители других стран? – спросил Курт, пояснив, когда взгляд отца Бенедикта обратился к нему: – Ведь, как я понимаю, из этой теории должно следовать, что подобные вещи творятся по всему миру, не только в Германии. Положим, здесь есть мы, и потому в народе нет смятения, и по улицам не гуляют стаи упырей и ликантропов на пару с кадаврами и демонами. Но что там, за границами Империи, где нет Конгрегации?

– Ну, там все же есть Инквизиция, – слабо повел плечом духовник. – Во Франции, в Италии, в Испании… Хоть какая-то. Хоть как-то, но и она работает, и некоторую мелочь удается выловить ей. А с тем, что серьезней, разбираются охотники.

– Вот даже как.

– Благодаря твоему приятелю-охотнику, – подтвердил наставник, – нам известно и об этом. Ведь когда-то и мы сами задавались тем же вопросом – почему нет слухов о разгуле нечисти в иных землях. Или это значило бы, что вся она хлынула исключительно в имперские пределы или что иноземные правители настолько умны, что догадываются такие события скрывать.

– И откуда стало известно, что ни то, ни другое, что это заслуга охотников?

– В последнее время они уже сами ищут контакта с нами, сами же сообщают о происходящем вокруг, они сами замечают, что справляться в одиночку им становится все сложней. Охотники, как мне стало известно напрямую от них, в последние годы набирают новичков, как наемная армия в военные дни, и с такой же катастрофической скоростью их теряют, тут же привлекая новых. Как мне было сказано, настолько, до таких невероятных размеров, охотничье сообщество еще никогда доселе не разрасталось и никогда еще в его рядах не было столько плохо обученных, хотя и крайне преданных людей… Но они справляются, – подытожил наставник со вздохом. – Справляются, надо признать, кое в чем лучше нас.

– Когда Ван Аллен говорил мне, что охотник выгодно отличается от инквизитора, я снисходительно усмехался, – заметил Курт мрачно. – Теперь понимаю, что он был прав. Охотники не забивают себе голову согласованиями с местными властями и тому подобными юридическими тонкостями – они просто приходят на место и разбираются по факту происходящего.

– Наши братья, – возразил отец Бенедикт, – несут службу не только в Германии, не только в Империи. И тоже действуют не всегда в рамках международных договоренностей. Просто нас мало, Курт. Как бы мы ни старались спешить, а нас все еще мало. И, замечу, охотники достигают таких показателей, попросту давя тварей и малефиков числом; погиб один – пришли двое, погибли двое – придут следующие. Мы так действовать не можем, не можем бездумно класть головы наших служителей – они слишком ценны. Десяток этих авантюристов не стоит одного нашего следователя.

– Eia, – хмыкнул Курт, и тот поправился:

– В большинстве своем. Но парни работают, как могут, и мы им за это благодарны. Равно как и за то, что они также осознают всю опасность излишних слухов, а потому свою деятельность, как и мы, стараются не выставлять напоказ сверх необходимого.

– Логично, паника ни к чему. Иначе могут ведь и возникнуть вопросы в духе «для чего нам Конгрегация с неограниченными полномочиями, если она не в силах избавить нас от потусторонней угрозы».

– И это тоже, – согласился отец Бенедикт, – однако это не главное основание. Такие происшествия пробуждают в людях страхи, которые заложены в самой людской природе, вызывают к жизни самый главный из этих ужасов – страх перед Концом. Дело не только лишь в Писании или иных творениях, где подобные события именуются знамениями и предвещают конец нашего мира – что-то внутри нас самих знает, что это так. Это, как сказал бы ты, логично: если неизменная сущность всех вещей преображается, устойчивость нарушается, если становится возможным невозможное, то навряд ли это к добру. Значит, прежние правила не действуют и прежние законы теряют силу, в первую очередь, законы самого мироздания.

– А потом и законы людские, – хмуро закончил Курт, и тот кивнул:

– Вот именно, мой мальчик. Апокалиптические настроения парадоксальным образом толкают людей вовсе не в объятия матери-церкви, а ко всевозможным приблудам, увивающимся вокруг, и это в лучшем случае. Секты и ереси множатся в такие времена с невероятной быстротой, однако это хоть и беда, но лишь половина большой беды – из этой ямы все же существует выход, оттуда еще можно уйти или убежать. Хуже, когда верх в людских душах берет отрицание. Тогда приходит безверие, а на этой почве может уже взрасти все, что только можно себе помыслить: человек, утративший веру, уже готов верить снова, но теперь может поверить во все, что угодно.

– Или кого угодно.

– Да. Включая те сущности, о самом существовании которых большей части добрых христиан и не известно вовсе. В такие времена к людям приходят жрецы забытых верований, выходят из тени даже прямые последователи культа Сатаны, приходят те, кто может использовать человеческий страх перед неведомым, дабы обратить его себе на выгоду, в том числе и выгоду вполне мирскую. А если они осознают, как и мы, что охваченные страхом Конца люди – это их последователи in potentia, если они так же, как и мы, понимают, к чему приводит всеобщий упадок духа, – что удержит их от того, чтобы загасить последние отголоски пламени веры в душах?