Анук, mon amour… - Виктория Платова

Запах.

Он никуда не делся, он сидел на цепи и послушно подал голоспо первому моему зову. Не очень-то я поверил такой отзывчивости, памятуя о егопервом, толстомордом хозяине. Сейчас жженый мед на пару с ветивером лижут теберуку, а завтра эту же руку и откусят. Все еще морщась от боли в левом боку, ядостал блокнот, купленный в букинистическом Бабетты, и раскрыл его. Чем я хужеФрансуазы Саган, в самом деле?.. Нет, я не собирался описывать произошедшее,напротив, мне поскорее хотелось забыть и потрепанные ступни Бадди Гая, игортанные вопли Тома. Занести в реестр все компоненты запаха – вот чего я хотелна самом деле. В моей первой тетради ароматы существовали отдельно друг отдруга, строго пронумерованные и закрытые в вольерах страниц. Не особый любительсекса, я не давал спариваться и им. Быть может, зря, кто знает.

Но теперь все будет по-другому.

Блокнот на поверку оказался самым обычным ежедневником,датированным, однако, все тем же 1968. Вряд ли это могло послужить знаком,разве что для самой Бабетты, слившейся в экстазе с «Dillinger E'Morto», –мы с Анук родились гораздо позже. А книга, унесенная в изъеденномблохами-почитательницами клюве Ронни Бэрда, и вовсе не поддавалась никакойхронологии. Да и черт с ним, шестьдесят восьмой, так шестьдесят восьмой. Воттолько до меня ежедневник уже кому-то принадлежал. И этот кто-то старательнопометил его. На первой странице, в правом углу, я прочел:

Thierry Francois.

Интересно, кто такой этот Тьери Франсуа и что он поделываетсейчас? Тогда, в шестьдесят восьмом, неизвестный мне Тьери бурной деятельностине разводил. Да и вообще пребывал в анабиозе, если судить по нетронутомуежедневнику. А почерк Тьери оказался чем-то похож на мой собственный, но неочертаниями букв, а манерой их написания: видимый нажим в начале слова сменяланекая апатия в его конце. Ну что ж, Тьери Франсуа, Гай Кутарба приветствуеттебя! И воспользуется твоей вещичкой, если ты не возражаешь. Некоторое время явсе еще зависал над именем, а потом промахнул добрую треть ежедневника иостановился на сегодняшней дате.

13 мая.

13 мая 1968 года приходилось на понедельник, и это хотьотчасти объяснило плачевный финал тени Бадди Гая. И вызвало у меня грустнуюулыбку. Прямо под датой я записал в три строки:

Зеленый мандарин, лотос, магнолия, цветок абрикоса.

Гиацинт, жимолость, ветивер.

Жженый мед, кедр, лакрица.

И только потом заметил еще одну запись, сделанную тем жепочерком, что и имя на первой странице, упор на первые буквы и полноепренебрежение к последним:

Salamanca?..

Слово красовалось на примыкающей к «13 мая» странице, этобыл хвост 12 мая, самая верхняя строка, и мне потребовалось некоторое время,чтобы вспомнить, что Саламанка – это провинция в Испании и, кажется, город стем же названием. Это единственное, что удается выудить из недр памяти,подающим надежды интеллектуалом меня не назовешь. Уж не собирался ли ТьериФрансуа отчалить в Испанию? В любом случае он уже давно сделал это, или несделал, отложил до лучших времен, а потом и вовсе забил болт – кого волнуютсобытия тридцатилетней давности?..

* * *

…Зачем я соврал Бабетте?

Я ведь не знаю ни слова по-испански, кроме «Hola»[13], Испанию посещал лишь однажды, с коллекцией Мари-Кристин, иМадрид прошел мимо меня, затерялся в черно-белом геометрическом орнаменте наджемперах. Зачем я соврал Бабетте? Один из ее многочисленных дружков былиспанцем, она сама сказала мне об этом; испанцем, бежавшим от Франко. Навернякапрогрессивным молодым человеком левых взглядов, и верховным божеством в егототеме числился Мао-Цзэ-Дун, отрастивший троцкистскую бороденку. Наверняка оннашептывал Бабетте что-то страстное, если не о мировой революции, то хотя бы оее дивной правой груди, так похожей на мяч для игры в регби (левая, как и егособственные взгляды, вообще никаким сравнениям не поддается). Он нашептывалэто, и нашептывал преимущественно на испанском. А Бабетта явно принадлежит ктем женщинам, которые никогда и ничего не забывают. И время от времениподкармливают воспоминания, чтобы они не захирели.

Зачем я соврал ей?

Но отступать было поздно, Кристобаль так Кристобаль,ворковать ей на ухо о ее же увядших прелестях я не собираюсь.

…Я появился в букинистическом за пять минут до закрытия.Целый день я провалялся в постели, попеременно прислушиваясь то к боли в боку,то к собственным ноздрям, у которых бродил запах. Я все еще не мог поверить,что приручил его. Но факт оставался фактом: щенок, в шерсть которого быливплетены магнолия и лотос, привык ко мне. Оставалось только придумать кличку,конструкция из десяти слов(зеленыймандаринлотосмагнолияцветокабрикосагиацинтжимолостьветивержженыймедкедрлакрица)выглядела чересчур громоздкой. По зрелом размышлении, можно было назвать егоБадди, но перед глазами тут же всплыли растрескавшиеся пятки нигера и дешевыеперстни на толстых корявых пальцах. Нет, Бадди не подходил категорически,«Раколовка», этот филиал свободной от оков Африки, тоже не вызвала у меняэнтузиазма. Оставался еще один вариант, датированный двенадцатым мая 1968 года.

«Саламанка».

Почему я остановился на выцветших чернильных мечтах ТьериФрансуа (или это был постскриптум к путешествию, такой же выцветший)? Простопотому, что Саламанка оказалась на соседней – воскресной – странице, а еслихоть что-то находится рядом, идет стык в стык – на это стоит обратить внимание.Мне л и, сиамскому братцу с зеркальным шрамом на затылке, не знать об этом?Жаль только, что Анук никогда не придерживалась подобной точки зрения…

Как бы то ни было, имя для запаха было найдено. И довольнолегко прижилось. Теперь стоило мне только произнести его про себя, как запахтут же принимался щекотать ноздри, хороший мальчик, ничего не скажешь.

К вечеру боль утихла, и я решил не откладывать свидания сБабеттой в долгий ящик. Чем быстрее я встречусь с ней, тем быстрее получуинформацию об «Ars Moriendi». И тем быстрее забуду свою вздорную попытку статьиспанцем.

…Букинистический встретил меня той же гробовой тишиной, чтои накануне, ни единого посетителя, какой волной сюда могло прибить КенииДорхэма с Майклом Фрэнксом, не говоря уже о погремушке Энди Уорхолле ибогемно-мосластой Аманде Лир, – уму непостижимо!.. Бабетта скучала заприлавком с книжкой Дюрренматта в руках. Что ж, старый конь борозды неиспортит, настораживает только немецкое издание. «Дюрренматт» по-немецки я ещеосилил, но само название книги так и осталось тайной. Хорошо еще, что Бабеттене пришло в голову вооружиться Гарсиа Лоркой! Кажется, он часто отдавал даньколоколам (к колокольчику на дверях букинистического это не относится).

И тем не менее колокольчик звякнул, и Бабетта оторвала глазаот книжки.

– Кристобаль, – проворковала она. – Выпришли, Кристобаль!