Хтонь. Зверь из бездны - Руслан Ерофеев

Божественный Пер-О не внял угрозам мага, и в одну из ночей хабири снялись с насиженных мест и ушли из Черной Земли – Та-Кеми – прямо в пылающие пески. Пер-О послал войска, чтобы остановить безумцев, вернуть… Больше его колесниц никто не видел.

Вслед за массовым самоубийством хабири на Черную Землю опустилась тьма.

Менес видит, как сбываются страшные предсказания пророка Мозеса, и познаёт отчаяние.

Мрак, окутавший долину Нила, не походил на обычную ночь. Тьма была такой густой и плотной, что, казалось, ее можно потрогать рукой, погрузиться в нее, как в тяжелые воды Великой Реки.

Трепет поселился в душах детей Черной Земли.

Следом за тьмой пришла саранча. Она пожрала посевы и улетела черным облаком вслед за хабири. Мера зерна на рынке стала стоить до двух десятков утенов – спиралевидных кусков меди, заменявших жителям Черной Земли монеты. В Та-Кеми пришел голод.

Бедняки ели солому с кровель своих жилищ, мертвечину, крыс и собак – и лишь на священных животных из семейства кошачьих люди пока не отваживались посягнуть. От гнусной пищи животы у детей Та-Кеми раздувались, словно у палого скота, и постигала их мучительная смерть. На узких улочках Пи-Рамсеса[34] – роскошной столицы Та-Кеми – лежали разбухшие трупы умерших от голода людей. Их пожирали грифы, а также прибегавшие в город волки и лисицы. Но куда опаснее диких зверей были стаи одичавших собак.

Еще страшнее, чем собаки, были пёсьи мухи. Тучи этих тварей покрыли тела людей и мертвецов, словно трепещущие черные одежды. Это насекомое совмещало в себе свойства собак и мух: оно отличалось лютостью одних и назойливостью других. Издали, как стрела, неслось оно на человека или животное и, стремительно нападая, впивалось жалом в кожу, ввинчиваясь в плоть подобно плотницкому сверлу. Укусы таких мух уже не заживали, превращаясь в гниющие язвы. И лишь Большой Сфинкс с лицом фараона Хефрена бесстрастно взирал на страдания смертных, будто знал их участь наперед.

Мозес, пророк самоубийц-хабири, не солгал: его страшные предсказания сбылись в точности.

У матери Менеса, Ахенеор из дома Тоба, пропало молоко в грудях, и новорожденный брат Менеса, Ири, умер у нее на руках. Менес, который лишь недавно отпраздновал свою пятую весну, отнес посиневшее тельце брата на городской рынок, где за него дали горсть муки – вкушать самим от плоти ребенка гончар Мом настрого запретил своим домашним.

Мать повесилась на следующее утро. Гончар Мом нашел жену висящей под крышей хлева, в котором давно уже не мычало ни одно животное. Мом и его пятилетний сын похоронили жену и мать тут же, в стойле, навсегда лишив ее надежды на вечную жизнь. Все сыны Та-Кеми свято верили в существование человека после смерти в месте, где погребено его тело. Именно поэтому они строили роскошные гробницы и пирамиды для царей, которые наполняли всем, что могло пригодиться им в ином мире – золотом, оружием, рабами, которых часто хоронили заживо вместе с хозяином. И по той же причине египтяне старались уберечь от тления само тело усопшего, превращая его в мумию. Но гончару Мому было нечем заплатить бальзамировщику, и даже сил донести тело Ахенеор до Города Мертвых – грандиозного некрополя за чертой столицы – у него не было. Он лишь со вздохом опустил в неглубокую яму, где уже покоился труп, любимую прялку жены. Затем, не без помощи маленького Менеса, обложил низкий могильный холмик камнями, чтобы до любимого и некогда желанного тела не добрались хищные звери, рыскавшие по бившемуся в агонии городу.

Отец умер через два дня: в последнее время он полностью отказался от пищи в пользу сына и кормящей жены, и смерть его была неминуема, как умирание Солнечного Диска Ра каждый вечер. Только в отличие от золотого Божественного Диска, отец не воскрес ни на это утро, ни на следующее. Он продолжал лежать на пороге своего жилища, где его застигла смерть, с широко раскрытым ртом. Во рту Мома копошились сотни жирных пёсьих мух.

Менес больше не знал, чего ждать. Он тихонько прилег рядом с мертвым отцом, крепко прижался к нему и зажмурил глаза. Он лежал неподвижно, не обращая внимания на оводов, облепивших его тщедушное тельце, набившихся ему в уши и в нос, высасывающих из него вместе с кровью остатки угасающей жизни.

Менес познал отчаяние. А познав отчаяние, он возжелал познать и сестру его – смерть.

Читатель знакомится с черным человеком и узнаёт, что не все мертвое мертво.

Высокий черный человек с лицом, пораженным проказой, отрешенно тащил громыхавшую по камням тележку. Повсюду, где он появлялся, его сопровождал приторно-сладкий запах тления. Заслышав грохот двух деревянных ободов, горожане расступались в суеверном ужасе. Они знали, что завтра или послезавтра тоже займут свое место в страшной тележке прокаженного, но предпочитали об этом не думать. Или думать, что это произойдет не завтра, а послезавтра.

Из тележки свисала чья-то покрытая трупными пятнами лысая голова и три пары ног. Два комплекта конечностей – черные и страшные – принадлежали взрослым. Третья пара покрытых грязью и навозом босых ступней, судя по их размеру, были детскими.

Сквозь доски днища с застрявшими между них ошметками гниющей плоти стекали моча и зловонная жидкость, которая образуется при гнилостных изменениях внутри трупов. Очевидно, учуяв запах последней, за тележкой прокаженного увязался тощий пес с изъеденными паршой боками и остреньким шакальим профилем Инпу-Анубиса[35]. Улучив момент, он вцепился в вывороченные кишки одного из трупов, чертившие на песке змеевидную линию – по вздутому, почерневшему лицу мертвеца, под жирными складками которого полностью исчезала шея, было невозможно определить, мужчина это или женщина. А прочие половые признаки были утрачены в процессе тления.

Прокаженный метко ударил своим посохом пса-падальщика по хребту, и тот, жалобно поскуливая, укатился в придорожную пыль со сломанным позвоночником. Черный человек продолжил свой путь, ни разу не оглянувшись.

Город остался далеко позади. За песчаным гребнем взору прокаженного открылась пустыня, до самого горизонта изрытая огромными ямами, с трудом вмещавшими в себя тысячи трупов людей и животных. Испарения от множества гниющих тел поднимались к солнцу плотным вязким маревом, от которого замертво падали прилетевшие полакомиться мертвечиной хищные птицы. И сами становились пищей гиен и лисиц. В воздухе жужжали мириады жирных мух.