Напрасные совершенства и другие виньетки - Александр Жолковский

– Что он, с ума сошел – писать такое на карте?! – вырвалось у меня.

– Понимаешь, Арончик нигде не мог достать большого листа, а карт в магазинах навалом. К тому же он начал эту таблицу, когда об отъездах ни слуху ни духу не было. Здесь годы работы.

– Да-да, и если вдуматься, ностратика и географическая карта буквально созданы друг для друга.

С этого дня каждому приходившему ко мне иностранцу я сначала читал небольшую лекцию о ностратике, заслугах Долгопольского и антисионистских настроениях советских таможенников, а затем выносил Аронов свиток. При виде шифрованной карты одни смущенно мялись, другие соглашались, но справедливо указывали на возможность конфискации. Я начал отчаиваться, когда на моем горизонте возник голландский профессор Ян Мейер (ныне покойный).

Мы не были знакомы, но как-то весной он позвонил, представился, похвалил одну из моих статей, был приглашен в гости и пришел, настояв на необычно раннем часе, что-то вроде пяти или шести вечера. Он оказался высоким, седым, краснолицым, очень симпатичным дядькой в черном костюме. Мы ели, пили, говорили о русской литературе (он преподавал в Утрехте, а жил, как я убедился, приехав через два года в Голландию, в Амстердаме), о только что вышедшей “Неоконченной пьесе для механического пианино” Никиты Михалкова (значит, год был 1976-й), об эмиграции, о том о сем. Среди прочего, Мейер сказал, что приехал с правительственной делегацией, в качестве эксперта по России при возглавляющем ее министре, – воспользовался удобным случаем, чтобы повидать русских коллег за государственный счет.

Случай показался удобным и мне.

– Так вы что же, VIP (Very Important Person)?

– Да, очень важная персона – в ранге члена правительства.

– Таможенного досмотра не проходите?

– Не прохожу.

– А вот эту карту возьмете? – Курс ностратики я свел к минимуму.

– Возьму.

Подогретая застольем, а теперь и овеянная сквозняками международного шпионажа, наша внезапная дружба перешла в новую фазу. Но вскоре гость стал посматривать на часы и на дверь. Таня встревожилась, отказываясь отпустить его без второго и сладкого. Тогда он сознался, что зван еще в один научный дом, почему и пришел к нам так рано – честно говоря, на обед не рассчитывая. К кому он шел после нас, он, однако, выдавать не хотел, говоря, что, как ему объяснили, в Москве все семиотики переругались, так что никому нельзя называть никаких имен. Он явно оправдывал свой статус новоиспеченного дипломата и еще более новоявленного тайного курьера – молчал, как партизан на допросе. Впрочем, это давало и мне кое-какие шансы.

– Что же это получается? – сказал я. – На такое дело вместе идем, а вы мне в пустяках не доверяете.

Мейер раскололся – он шел к Боре Успенскому, с которым я в ссоре как раз не был. Я позвонил Боре и сказал, что его гость у нас и задерживается. Мы еще долго выпивали за науку, за свободу слова и передвижения и за будущие встречи. Потом поймали ему такси, и с картой под мышкой он отправился на следующую явку.

Через какое-то время до нас дошла весть о прибытии заветного свитка в Землю обетованную.

– А где такие-то? Что-то их последнее время не видно, – спросил я Таню в наш первый год в Штатах о знакомой паре американцев.

– Они в Канаду поехали.

– В Канаду? Зачем? Что у них там?

– Они к Мельчукам поехали, отживать.

– Как это?

– Ну, помнишь, Мельчук, когда здесь лекции читал, у них останавливался, так вот они теперь к нему поехали – свое назад отживать.

Это было сказано тридцать с лишним лет назад, запомнилось намертво и периодически просилось быть проанализированным. Удачность неологизма на прочной архаической подкладке я почувствовал сразу, но вдумываться всерьез ленился.

Этическая сторона описываемой жилищной комбинации не так ужасна, как может показаться. Всем нам знаком принцип “я – тебе, ты – мне”, и ничего зазорного в обмене услугами, в частности по линии гостеприимства, нет. Ну, нелепо выглядит поездка, продиктованная исключительно возможностью бесплатного постоя, а тем более стремлением поскорее отоварить причитающееся. Ну, есть что-то туповато американское в том, как калькулятор определяет желания людей. Ну, дождались бы настоящего повода, тогда бы и поехали. Но, как говорится, на свои законные гуляем, кому какое дело?

Видимо, секрет этой остроты все-таки не столько в содержании, сколько, как по большей части и бывает, в форме – во внутренней форме слова, в работе с корнем и приставкой.

Начнем с приставки. От – может означать отдаление, завершение (отделать), реакцию (отразить), возмещение (отдарить), отнятие (отсудить), отрицание… Собственно, слово отжи[ва]ть, правда, в другом значении, существует – оно значит “слабеть, дряхлеть, уходить в прошлое, переставать быть жизненным, отмирать”. Естественным фоном ему служат глаголы с тем же корнем, но другими приставками: выжи[ва]ть, пережи[ва]ть (“сохраняться, не умирать”), изжи[ва]ть (о недостатках), зажи[ва]ть (о ране), заживать (чужой век), прожи[ва]ть (“расходовать”).

Чем больше вглядываешься в примеры, тем очевиднее коренящаяся в этом словарном гнезде тяжба между жизнью и смертью, а также акцент на цене, которую приходится платить, причем исход зависит от действия приставок. Корень жи – поставляет экзистенциальную составляющую, а приставки задают ей то или иное векторное направление.

Но в Танином mot глагол отживать употреблен вроде бы в другом смысле. Речь там идет не о жизни и смерти, а всего лишь о временном пребывании на той или иной территории. Дело в том, что русский глагол жить совмещает значения, которые в других языках могут быть представлены раздельно: “быть живым, функционировать в качестве организма” (фр. vivre, нем. leben) и “жительствовать, иметь резиденцией, населять” (фр. habiter, loger, нем. wohnen). Совмещение это, хотя и не обязательное, в какой-то мере идиосинкратическое, но понятное, органичное (таково же значение англ. live) – и очень тесное. Так что каламбур играет не на случайной омонимии разных слов, а на смысловых переливах одного и того же.

Сплетение экзистенциальной “жизни” с пространственным “жительством” проявляется в таких выражениях, как выживать (кого-то откуда-то), сживать (кого-то) со свету, а типологически, например, в понятии жизненного пространства, восходящем к нем. Lebensraum. В этой связи любопытно, что если не в современном литературном употреблении, то, по крайней мере, в более старом, простонародном, у глагола отживать есть еще одна группа значений, близких к изобретенному Таней. Даль дает такие примеры:

“Отживать срок свой, отжить у кого годы, прожить, прослужить. // Отживать у кого долг, заживать, идти в услуженье, в заработки, за долг. // Старайтесь отжить от себя незваных гостей без ссоры, сбыть, удалить, выжить, отделаться от них”.