ГРАС. Компиляция. Книги 1-8 - Никита Велиханов

— Ну, в этом-то я не сомневаюсь... Дарья озабоченно нахмурилась и встала в боевую стойку под названием «руки в боки». Ну, вот и повод заодно выяснить отношения. — Ты знаешь чего, Наталья, ты мне мужика спаивать прекрати! А то как идет он от вас, так за километр от него разит. Со своим что хочешь делай, хоть литрами в него вливай. А моему не ставь. Не хватало ещё, чтоб потопли они по пьяному делу.

— Это кого же я спаиваю? — Наташка разогнулась, оторвавшись от своих, скажем честно, плохо промытых полов, и в точности отзеркалила Дарьину позу: и руки в боки, и лоб вперед, только выражение лица понахальнее сделала. Потому что, как известно, лучшая защита — это нападение. — Да я в жисть ему никогда не наливала, а если пьяный приходит он, то это знаешь, что я тебе скажу — свинья-то она грязи найдет! Сама за мужиком не следит, а я виноватая! Мой-то от вас тоже не всегда трезвый приходит, а только я молчу...

Дарья шумно вздохнула. Ну что с такой разговаривать? Всё равно никогда не признается. Послал Бог родственничков. Не зря покойница свекровь, царствие ей небесное, выла и висла у Михаила на шее — так не хотела, чтобы он на Наташке женился. Не ко двору она нам, говорила, не наша, городская... Как чувствовала.

— Ладно, пойду я. — Дарья вдруг почувствовала такое разочарование, такую опустошенность, что выть захотелось. О чём она говорит? Ну, выпивает Андрей, так что? Сейчас пусть бы пьяный, да хоть бы какой — лишь бы вернулся… Она ещё раз вздохнула и медленно пошла к двери.

— Даш, ты куда? Да ладно тебе обижаться, я ведь не обижаюсь. Оставайся, Даш! Сейчас чайку организуем, я вон пирожков напекла...

А может, и правда — остаться? Что дома-то делать? Андрей сегодня уж не вернется — вон, ночь на дворе, а вдвоем веселее как-то, и мысли дурные не так в голову лезут.

Дарья остановилась в нерешительности. Наташка восприняла это как знак полного примирения и тут же бросилась накрывать на стол. Свежие огурчики, помидорчики, огромное блюдо с пирожками, сало собственного приготовления, лоснящийся от жира балык из осетрины — все это через пять минут уже стояло на специально постеленной для такого случая новой скатерти. Запотевшую бутыль с мутным самогоном Наталья вопросительно держала в руках.

— Давай, чего уж! — Дарья покорно махнула.

Сидели они долго, пили горькую, чувствуя, как самогон, Обжигая рот и горло, разливается по животу приятным теплом, туманит голову. Говорили о своем, о женском — хозяйство, дети, болячки разные. О мужьях старались не вспоминать, но когда было уже заполночь, решили, что, наверное, мотор на баркасе, как бывало это уже не раз, сломался, и на этот раз серьезно, и что мужики его непременно починят и завтра вернутся. А психовать незачем, такая уж их бабья доля...

Ночевать, несмотря на уговоры Натальи, Дарья пошла домой. Когда она вернулась, Дениска уже спал, свернувшись калачиком, и обиженно посапывал во сне. Дарья почувствовала угрызения совести за то, что она, мать, шлялась непонятно где, вернулась пьяная, а сын тут один, и неизвестно — ел или нет… Впрочем, из-рядное количество принятого Дарьей алкоголя сыграло свою роль — совесть довольно быстро успокоилась, Дарья, как была, в халате, бухнулась на кровать и почти мгновенно заснула. В пьяном своем сне она видела Андрюху, и ей все казалось, что он стучит в окно, она выныривала из сна, прислушивалась — и снова засыпала.

Всё утро Дарья тупо просидела у окна, потом несколько раз бегала на берег, с надеждой вглядываясь в даль — Андрей не возвращался. Вечером она пошла к бабе Нюре — главной митяевской знахарке и ворожее. Баба Нюра, истово перекрестясь, раскинула карты, которые тут же услужливо предсказали и казенный дом, и интерес, и хлопоты благородного пикового короля. Потом, тыча прямо в лицо Дарье зажженной свечой, баба Нюра обнаружила на ней страшный сглаз и заговор, скорее всего, на разлуку, которая, по словам бабы Нюры, прямо стояла у Дарьи за спиной. Долго и усердно — аж пот катился по щекам — баба Нюра топила эту разлуку, обливая Дарью с ног до головы святой, наговоренной специально для такого случая водой, потом жгла её крохотным огонечком церковной свечки — и, наконец, удовлетворенная, судя по всему, результатом, приняла у Дарьи двухлитровую банку топленого масла и отпустила её с Богом домой, наказав молиться.

Ночь была беспокойной: Дарья пыталась заснуть, но сон не шёл к ней; она вскочила и принялась ходить по комнате, отсчитывая шаги — так человек с больным зубом мечется из угла в угол, подсознательно надеясь, что движение принесет ему облегчение, — но тревога её не покидала. Потом Дарья вспоминала, что в соседней комнате спит Дениска, которому она, чтобы не испугать, говорила, что отец ушел на неделю, и страх разбудить его заставил её снова лечь в кровать. Она лежала, свернувшись калачиком, и пыталась припомнить слова молитвы, которой когда-то, ещё в детстве, учила её мать. Отче наш, иже еси на небеси! Дальше она почему-то не помнила и молилась уже своими словами. Господи, помоги ему, спаси его... Господи, пусть он вернется, не наказывай его, прости его... От этих слов Дарье почему-то хотелось плакать, ком подкатил к горлу, она сползла с кровати, бухнулась на колени перед маленькой иконкой Богородицы, оставшейся ещё от бабки, и снова неумело, но искренне и горячо стала молиться...

 ***

Москва, 2 июня 1998 года.

Родной особняк в Хлебниковом переулке, где размещался один из отделов ФСБ — ГРАС (Группа по Расследованию Аномальных Ситуаций), за те два дня, что Виталий не видел его, ничуть не изменился. Но капитан словно впервые увидел причудливый рисунок кованой ограды и обильную лепнину на фасаде здания, почувствовал дурманящий запах сирени, росшей во дворе. Надо же! Всего два дня прошло. Виталий открыл тугую дверь, ведущую внутрь особняка, поднялся на второй этаж и очутился возле кабинета Борисова. Деликатно постучал о косяк приоткрытой двери и даже кашлянул для приличия.

— Да ты входи, не стесняйся, — сказал майор. — Я-то ведь не в отпуске.

Ларькин предстал пред светлые очи начальства.

Борисов сидел за своим столом (как будто не вставал четыре дня подряд) и озабоченно перебирал подшивки каких-то документов.

— Товарищ