тут как раз подоспели йети. Они сперва пытались рассеять всю эту пакость в астоме, но зверье уже настолько осатанело, что хоть астом, хоть три раза артом — им по барабану. Тогда они двинули в рукопашную. Ну я тебе скажу, посмотрел я на них в действии. Хорошо, что тогда, на Волге, они все-таки были на нашей стороне. И хорошо, что все обошлось более или менее тихо. Потому-что больше на такое даже я смотреть не хочу.
— А дети?
— Нет, детей они не трогали. Они же умные. Они все понимают. Усыпляли, и все. Потом сдали мне. Без расписки.
— А Колесник?
— Вот тут промашка вышла. Его они тоже усыпили. Как нарочно, прямо у меня на глазах. Я только последний патрон из «магнума» выпустил, только за тесак схватился — гляжу, бежит через поляну этакий очкарик. И хорошо бежит. Будто на золотой значок ГТО. А за ним выскакивает с другой стороны той же самой поляны знакомая такая обезьяна. Я ему кричу — в смысле, не очкарику: «Ом! Не убивай его! Нам надо с ним...» Ну вот, собственно, и все, что я успел прокричать. Потому что другу твоему косматому на то, чтобы перемахнуть через поляну понадобилось ровно два прыжка — на всех четырех. Он, наверное, свой ГТО давно уже выполнил и перевыполнил. А через секунду мозги господина Колесника, ныне покойного, уже стекали по березе. Ох, я тебе доложу, и звук, когда с этакой силищей раскалывается черепная коробка. И — очки блестят вверху, на веточке...
— А что с Витьком? А Ренат? А эти двое, Дина и Дима? А Князь? А Цербер?
— Не слишком ли ты много, голубушка, вопросов задаешь? Тебе сейчас лежать надо. И отдыхать. А напрягаться — как раз не нужно. Да не волнуйся ты, все в порядке. От Ренатика тебе привет. Он, собственно, здесь же, за стенкой. И еще куча всяких приветов. Человеческих и нечеловеческих. А теперь спи. Выздоравливай. Завтра Борисов зайдет. Ругаться будет. Так что силы тебе очень даже понадобятся.
