Глаза тьмы - Дин Кунц

Хотя после похорон прошло больше года, она так и не смогла убрать из дома вещи Дэнни. Не могла заставить себя расстаться с ними. Ей казалось, что тем самым она окончательно признает, что Дэнни больше нет.

Сохранила она не только одежду. Комната выглядела точно так же, как и в тот день, когда он вышел из нее в последний раз. Аккуратно заправленная кровать, на широком изголовье — несколько фигурок — героев научно-фантастических фильмов. Более сотни книг в обложке, расставленных в алфавитном порядке по пяти полкам книжного шкафа. В углу у окна — стол. Тюбики клея, миниатюрные баночки с эмалью разных цветов, инструменты для сборки моделей на одной половине, вторая — пустая, ожидающая, когда он возьмется за очередную модель. Девять моделей самолетов в выставочном шкафу, еще три подвешены на проволоке к потолку. На стенах большие постеры: три знаменитых бейсболиста, пять отвратительных чудовищ из фильмов ужасов. Все, как было при Дэнни.

В отличие от многих мальчиков его возраста, Дэнни любил чистоту и порядок. Помня об этом, Тина просила миссис Недцлер, уборщицу, которая приходила дважды в неделю, пылесосить и вытирать пыль в спальне Дэнни, словно в ней по-прежнему жили. Поэтому, как и при Дэнни, нигде не было и пылинки.

Глядя на игрушки погибшего мальчика, на его сокровища, Тина подумала (и не в первый раз), что это неправильно, превращать спальню сына в музей. Или храм. Раз она оставляла его вещи на прежних местах, значит, продолжала надеяться, что Дэнни не умер, что просто отъехал на какое-то время, но обязательно вернется. Неспособность очистить комнату сына от его вещей вдруг напугала Тину: впервые она подумала, что это не душевная слабость, а симптом серьезного психического заболевания. Она не должна мешать мертвым покоиться с миром. Если она хочет, чтобы сын перестал ей сниться, если хочет взять горе под контроль, ей нужно начать процесс возвращения к нормальной жизни отсюда, из этой комнаты, подавить иррациональное желание сохранять здесь все как было.

Она дала себе слово, что очистит комнату от вещей Дэнни в четверг, первый день нового года. К тому времени пройдут обе премьеры «Магии», и для ОВП, и для обычных зрителей, и она сможет расслабиться и отдохнуть несколько дней. И вторую половину четверга проведет здесь, упаковывая коробки одежду Дэнни, игрушки, постеры.

Стоило ей принять это решение, как нервное напряжение спало. Плечи поникли, вернулась усталость, она поняла, что самое время вернуться в постель.

И уже направилась к двери, когда боковым зрением заметила мольберт. Тина остановилась, повернулась. Дэнни любил рисовать, и в девять лет ему подарили мольберт, совмещенный с грифельной доской, краски и цветные карандаши. Дэнни оставил его в дальнем углу комнаты, за кроватью, Прислоненным к стене, там он и находился в последний раз, когда Тина заходила сюда. Теперь же мольберт лежал под углом, основанием у стены, верхней частью — на игровом столике. Грифельная доска чуть сползла вниз. На столике раньше, стояла игра «Электронный линкор». Но мольберт, падая, сбросил ее на пол.

Вот этот удар она, вероятно, и слышала но не могла представить себе, кто свалил мольберт. Сам он, конечно же, упасть не мог. Она положила пистолет на кровать, подошла к ее изножию, поставила мольберт вертикально, к стене. Наклонившись, собрала обломки игры, кусочки мела. Машинально взглянула на грифельную доску и увидела на черной поверхности два коряво написанных слова:

НЕ УМЕР

Всмотрелась в них.

Она точно знала, что Дэнни, уезжая в поход с отрядом скаутов, оставил доску чистой. И она была чистой, когда Тина в последний раз заходила в эту комнату.

И когда Тина прикоснулась к этим словам кончиками пальцев, до нее дошел их смысл. По телу пробежала дрожь. «Не умер». Слова эти — отрицание гибели Дэнни. Отказ признать суровую правду. Вызов реальности.

Возможно, в какой-то момент, охваченная горем, обезумевшая от отчаяния, она вошла в эту комнату и, сама того не осознавая, написала эти слова на грифельной доске Дэнни?

Она этого не помнила. Если оставила такое послание, значит, у нее случались провалы памяти, временная амнезия, о чем она не имела ни малейшего понятия. Или она страдает лунатизмом. Оба варианта представлялись ей невероятными.

Господи, такого просто быть не могло.

Значит, слова эти написал Дэнни. До того, как погиб. Но почерк у него был аккуратный, он любил аккуратность во всем, не мог он писать так коряво. И тем не менее написал. Иначе и быть не могло.

А содержащийся в этих двух словах очевидный намек на происшествие с автобусом, приведшее к его смерти?

Совпадение. Дэнни, само собой, писал о чем-то еще, и такое вот толкование этих двух слов, теперь, после гибели мальчика, не что иное, как совладение.

Тина отказывалась рассматривать любой другой вариант, все они были слишком пугающие.

Она обхватила себя руками. Кисти превратишь в ледышки: холодили бока через ночную рудяку.

Дрожа всем телом, она схватила губку, стерла эти два слова с грифельной доски, взяла пистолет, вышла из спальни Дэнни, плотно закрыла за собой дверь.

Сна не было ни в одном глазу, а ей требовался отдых. День предстоял долгий и трудный. На кухне она достала из буфета у раковины бутылку «Дикой индюшки», любимого бурбона Майкла. Плеснула в стакан для воды. Пила она редко, в крайнем случае вино, к крепким напиткам не прикасалась, но тут в два глотка выпила налитый в стакан бурбон. Горло обожгло, она поморщилась, не понимая, что подразумевал Майкл под мягкостью этого сорта пшеничного виски, налила еще. Быстро выпила, как лекарство, убрала бутылку в буфет. В кровати завернулась в одеяло, закрыла глаза, постаралась не думать о грифельной доске. Но, конечно же, доска так и стояла перед ее мысленным взором. Не в силах что-либо поделать с доской, она принялась стирать надпись, буква за буквой.

Ничего не получалось. Сколько бы раз она ни стирала эти шесть букв, они возникали вновь: «НЕ УМЕР». Наконец бурбон подействовал, и она провалилась в спасительное забытье.

Во второй половине вторника Тина смотрела генеральную репетицию «Магии» с кресла в центре зрительного зала «Золотой пирамиды».

Над залом высоко поднимался купол потолка. Сам зал состоял из широких и узких ярусов, спускавшихся к сцене. На широких стояли длинные столы под белой скатертью. Купившие билеты на эти ярусы могли одновременно обедать и смотреть представление. По каждому узкому тянулся проход в три фута, с низким ограждением с одной стороны и удобными бархатными креслами с другой. Со всех кресел открывался прекрасный вид на огромную сцену, площадью как минимум в полтора раза превосходившую самую большую сцену Бродвея. На сцене таких размеров даже воздушный лайнер «ДС-9» не показался бы таким уж гигантским: половина сцены осталась бы свободной. Собственно, несколькими годами раньше в одном из отелей Рено такой самолет и впрямь выкатывали на сцену. Но благодаря удачному использованию синего бархата, темной кожи, хрустальных люстр, густого синего ковра, не говоря уже о виртуозной работе осветителей, несмотря на колоссальные размеры, создавалась полная иллюзия, что это сцена уютного кабаре.