Механизм жизни - Андрей Валентинов

К Чарторыйскому сперва прорваться не удалось. У отеля прогуливались три соотечественника – грозные усачи, готовые разорвать в клочья любого, кто сунется без приглашения. К счастью, меж усачами Волмонтович встретил давнего, еще с войны, знакомца – племянника князя Адама. Тот рискнул – свел гостя с дядей. Разговор вышел долгим и небесполезным. При расставании князь сказал князю:

– К вашим услугам!

Это не было пустой фигурой речи.

Второй раз приехав в Париж в связи с угрозой инженеру Карно, Волмонтович опять пошел в отель Ламбер. Он еще не знал, что в скором времени придется удирать в Ниццу кружным путем. Он знал другое – до конца года ему, скорее всего, предстоит побывать в Санкт-Петербурге. На днях Андерс Эрстед «порадовал» друга Казимира известием о том, что осенью, в крайнем случае зимой им светит поездка в российскую столицу, на открытие филиала Общества.

Датский паспорт князя оказался очень кстати.

Казимир Волмонтович, волей случая – тайный эмиссар короля де-факто Чарторыйского, не строил особых иллюзий. В Петербурге, несмотря на прохладное отношение чиновников и горячую любовь III отделения Собственной его императорского величества канцелярии, проживало много поляков. Кое-кто даже не забыл о долге перед Родиной. Но что могут сделать несколько десятков (пусть даже сотен!) горячих голов? Поджечь Зимний дворец? Пустить горящий брандер в кронштадтскую гавань? Неплохо бы, конечно.

Что дальше?

Мучила совесть. Про отель Ламбер он не сказал Эрстеду ни слова. И про риск, взятый на себя, а значит, распространявшийся на них двоих, – тоже. Это случилось впервые за годы их знакомства. Дружба против чести, любовь к несчастной родине – против любви к человеку, которому ты обязан большим, нежели просто жизнью. Тайна грызла Волмонтовича так, как не грыз голод в бытность князя Паном Гладом.

* * *

Прогуливаясь между двумя мостами – Конюшенным и Полицейским, – князь посматривал по сторонам. Название второго моста прямо-таки вопияло об осторожности. Волмонтович знал, как следят за иностранцами в русской столице. Злой и остроумный француз Курбе, мастер карикатуры, нарисовал беднягу-иноземца в окружении толпы шпионов, роющихся в его багаже и даже в постельном белье. Датский паспорт позволял без помех въехать в Северную Пальмиру, но не избавлял от надзора. И пусть в это утро набережная Мойки была пуста, князь спиной чувствовал чье-то пристальное внимание. Не удержался, свернул за угол, в переулок, украдкой выглянул…

Никого.

Х-холера!

Дальше шел, не оглядываясь. Будь что будет! На людном Невском стало легче, тем более он уже пришел. Вот и костел Святой Екатерины. Высокая арка, коринфские колонны, изящные скульптуры над фасадом… Сюда собирались на службы католики Петербурга. Самый распоследний шпион, самый бдительный жандарм снимет шляпу и прикусит язык. «Пан пóляк» в своем праве. Молиться в Божьем Доме никто не запретит, даже его величество император!

Волмонтович шагнул на каменные ступени.

Письмо от Чарторыйского он отдал причетнику в первый же день по приезду. К посланию от «короля де-факто» князь присовокупил несколько слов от себя. Неведомые друзья в Петербурге могут рассчитывать на бывшего надпоручника. Даже если придется поджигать Зимний.

Сегодня князь должен был получить ответ.

– …Зимний пока жечь не станем. С пожарами вообще погодим. Матка Боска, это же варварство, в Эрмитаже – тысячи картин! Леонардо, Рафаэль, Рубенс… Когда наши жолнежи войдут в Петербург, будет что подарить варшавским музеям. Но если вы согласны помочь… Рискну пригласить вас к одному верному человеку. Академик Александр Орловский, художник. Не слыхали? Воевал у самого Костюшко, герой, боец из железа! У нас намечается приватный bankiet с фейерверком. Такой ветеран, как вы, пан Волмонтович, имеет полное право поучаствовать. Согласны?

– Давайте адрес.

Бартоло. Век варварства!

Розина. Вечно вы браните наш бедный век.

Бартоло. Прошу простить мою дерзость, но что он дал нам такого, за что мы могли бы его восхвалять? Всякого рода глупости: вольномыслие, всемирное тяготение, электричество, веротерпимость, оспопрививание, хину, энциклопедию и мещанские драмы…

Бомарше, «Севильский цирюльник»

Вся земля наша мала и ничтожна, и мы должны искать средств к жизни в иных мирах; земля же, этот прах предков наших, должна быть возвращена тем, кому принадлежала.

Николай Федоров

– Семь! – объявил Шевалье.

– Равны, – с удовлетворением кивнул игрок, лысый как колено.

Оба углубились в подсчеты.

– Шестьдесят пять по масти.

– Столько же.

Над столами плавали волны табачного дыма – слои призрачной паутины. Шелест карт, шуршание ассигнаций… Огюсту казалось: он угодил в паучье логово, и его умело «пеленают», готовясь к трапезе.

– Квинт на шести.

Выдержав паузу, он не дождался ответа и заявил следующую комбинацию:

– Кварт-мажор.

– Прошу предъявить.

– Пожалуйста, – Огюст воспрял духом. – Три на валетах.

– Четырнадцать на десятках.

Проклятье! Он собирался объявить «пик», подняв свои очки сразу до шестидесяти. Но перебитый «хвалёж» лишал его этой возможности.

– Прошу предъявить.

Соперник молча выложил на стол четыре десятки.

– Принято. У вас на словах все? У меня тоже.

– Ваш выход.

Шевалье вздохнул и зашел с туза.

Письмо от Бригиды он получил вчера. Плотный конверт без обратного адреса, внутри – листок дорогой бумаги с зеленоватым оттенком. Золоченый вензель в правом верхнем углу. Легкий аромат духов.

Дорогой Огюст!

Обстоятельства заставляют меня покинуть Париж и без промедления отправиться в Санкт-Петербург. Одна мысль об этом путешествии приводит меня в отчаяние. Россия – не та страна, где я хотела бы встретить зиму. Я предпочла бы Ниццу; возможность вновь увидеть тебя… Но – увы. Есть обязательства, которые вынуждают нас поступать вопреки нашим желаниям.

Я не знаю, сколько времени мне придется пробыть в России. Боюсь, мы можем больше не встретиться. Хотя это и к лучшему для нас обоих. Поначалу я опасалась, что наши встречи закончатся печально для тебя. И все еще опасаюсь – но, кажется, ты сумел отыскать «противоядие», чему я очень рада. Не знаю, как тебе это удалось. Теперь я сама ощущаю то, что, наверное, чувствовали близкие мне люди. Меня тянет к тебе, я грежу о встрече. В первые дни после нашего расставания случались минуты, когда я готова была бросить все и мчаться к тебе. Потом стало легче. Надеюсь, со временем ты отпустишь меня окончательно. Я справлюсь с этим, Огюст. Я сильнее, чем думает кое-кто.