Механизм жизни - Андрей Валентинов

– Вальдек-Эрмоли? Увы, мсье…

«Приплыли», как выразился бы капитан Гарибальди.

– Вы в затруднении, душа моя? Нуждаетесь в помощи?

Рядом обнаружился один из дежуривших у входа бесов, который опиум и «Сны Бомбея». Он разительно изменился: был майский жук, стал светский лев. Грива каштановых, с проседью, волос, мужественное лицо, щеки гладко выбриты… Сетка багровых жилок на носу и скулах, изобличая любителя выпить, внушала собеседнику доверие: кто из нас без греха?

Фрак он носил на два размера меньше, чем следовало.

– Нет, – Огюст на всякий случай отодвинулся. – Разве что вы занимаетесь частным сыском…

– Я, Яков Брянский? – свое имя лев произносил торжественно, басом, по-ослиному растягивая в «Иа-а-ков». – Частный сыск?! Уморил, голубчик! Сразил каленою стрелой! И в страшном сне…

Отсмеявшись, он ухватил Шевалье под локоток:

– Внемли, душа моя. В поисках истины, а тем паче человечка, Господь вас упаси от приватных сыскарей… Все они прохвосты! Жулики! Это вам говорит Брянский, а он знает толк в жизни! За ваши денежки они найдут разве что шкалик водки…

– Куда ж мне обращаться? – Огюст был сбит с толку. – В полицию?

– Да ни боже ж мой! Этак вы сами в Сибирь загремите. Все зависит от того, душа моя, кого именно вы ищете. Ежели, к примеру, это благонамеренный дворянин, – лев заговорщицки подмигнул, – а тем паче дама…

– Угадали.

– Триумф! Ликование народов! – Французский льва оставлял желать лучшего, но выбора не было. – Вы – любимец Фортуны, душа моя! Вы нашли драгоценный алмаз! Подобрали в пыли! Разрешите представиться: Брянский Яков, сын Григорьев, – он раскланялся, отчего фрак опасно затрещал. – К вашим, знаете ли, разнообразным услугам.

– Огюст Шевалье. Но вы сказали…

– Сказал! И на плахе повторю: сыскари – прохиндеи! Всеконечные шарлатаны! Брянский же не таков, нет! Сам Каратыгин рыдал, как дитя, внимая моему монологу! Великий Мочалов клялся: Брянский, ты гений! Пред государем-императором лицедействовал…

– Вы актер? – Шевалье не удалось скрыть разочарования. – Как же вы беретесь помочь мне?

– Ах, чистое сердце! – лев прослезился от нахлынувших чувств. – Сразу видно: сущий вы младенец! Дабы сыскать даму в Петербурге, надо быть вхожим в свет. Понимаете? Вхожим! Уж кто и вхож, как не Яков Брянский?! Где блистают дамы? Верно, душа моя: балы да театры! А кто всюду зван? везде желанен? Кого привечают, как родного? И кто всей душой жаждет вас осчастливить?

Он взял паузу, дожидаясь ответа. К сожалению, Огюст молчал, и актеру пришлось раскрыть эту невероятную тайну:

– А никто боле, кроме Якова Брянского! Так и запомните: никто! Славь, Муза, героя!

Напор актера потрясал. Такой человек мог быть полезен. Но голос осторожности звучал даже сквозь бурю и натиск подержанного льва.

– Допустим, вы убедили меня. Как дорого вы цените свои услуги, мсье Брянский?

– Ах, оставьте! Кто говорит о деньгах?! Неужели вы так меркантильны, душа моя? Не верю!

Актер тряхнул гривой. Он сделался прям, как столб, упер руку в бок и демонстративно отвернулся от собеседника; верней, повернулся к нему в профиль. Слова сорвались с губ Огюста прежде, чем молодой человек успел оценить театральность позы:

– И в мыслях не имел вас оскорбить!

– Я знал, знал! Ваши помыслы чисты! – воспрял лев, заключая Шевалье в объятия. Треск фрака служил ему аккомпанементом. – Что деньги? Прах! Металл презренный! Моей наградой будет лишь одно – двух любящих сердец соединенье! Но опасенья ваши мне понятны: вокруг кишат мздоимцы и плуты. Я ж не таков! Я злата не ищу. Я вас люблю, как сорок тысяч братьев! А посему отбросьте колебанья! Так трусами нас делает сомненье, и начинания, вознесшиеся мощно, сворачивая в сторону свой ход, теряют наше к ним расположенье… Вот вам залог моей сердечной дружбы!

Он царственным жестом протянул Огюсту кусок картона.

– Извольте! Контрамарка в Александринку. У меня там пустячная рольца – мизер, не стоит разговора. Но разве ж они могут обойтись без Брянского?! На коленях умоляли: мол, короля играет свита… Ладно, я снизошел. Не все ж представлять благородных отцов? Отыщете меня в антракте, я вам поведаю, что разузнал. Как зовут нашу Джульетту?

– Баронесса Вальдек-Эрмоли, – сдался Шевалье.

Актер его покорил – и темпераментом, и внезапным бескорыстием.

– Портрет есть? – деловито спросил Брянский.

– Увы, – развел руками Огюст.

Лев нахмурился:

– Это осложняет дело. Портрет возлюбленной надо иметь. Лучше в золотом медальоне… – Он ободряюще хлопнул молодого человека по плечу: – Не унывай, душа моя! Мы отыщем вашу возлюбленную! Там подмажем, тут поедем…

– Но вы же говорили…

– Не мне, не мне! Как ты мог подумать, несчастный?! Брянский слов на ветер не бросает! Я помогаю вам из душевного расположения! Мне ль не знать, как тоскует сердце в разлуке? Как тягостен миг вдали от любимой? Но не все вокруг таковы, душа моя. Черная алчность, интриги завистников, корысть… Тому дай, сему поднеси – а в итоге, глядишь: сладилось дело! Встретились два любящих сердца!

– Сколько?

– Сущие пустяки! Разве сорок рублей – деньги?!

– Ну, пожалуй…

Шевалье прикинул, какой наличностью располагает.

– Лишнего не потрачу! Ежели что останется – верну, как Бог свят! Можете считать, ваша суженая уже с вами. А не отужинать ли нам? Время позднее, не грех подкрепить силы телесные!

Лев попал в точку: у Огюста живот сводило от голода.

– С удовольствием!

– Отрадно зреть единение помыслов! Идем, Ромео! В сем богоспасаемом трактире подают отменную хреновуху. Мы скрепим наш союз согласно старинному русскому обычаю! А какая здесь стерлядь…

– Прав был князь, – сообщил Огюст платяному шкафу.

Шкаф с сочувствием промолчал.

Вторая попытка стащить панталоны также не увенчалась успехом. Молодой человек оступился, заплясал джигу и едва не растянулся на паркете. Волмонтович как в воду смотрел: «Будет вам кулинария а-ля рюс!» Кулинария – ладно, с трудом, но переживем; зато выпивка… Ну почему бы не взять под дивную стерлядь вина? Хорошего белого вина?! Легкого, нежного, полезного даже невинным младенцам…

Но Брянского разве переспоришь?

Коварная «хреновуха» бултыхалась в желудке. По организму она расползалась неравномерно, смещая равновесие к хаосу. Ноги выписывали кренделя, мостовую штормило. Огюст плохо помнил, как добрался до гостиного дома. Кажется, его довел Брянский. А портье, ласково утешая гостя народными русскими пословицами, помог взобраться по лестнице…

Стыдно-то как!