Тайна совещательной комнаты - Леонид Никитинский

— А я на юридический, — сказала Ри, снимая палец с кнопки кофемолки.

— А, ну-ну…

— Да, это только ты считаешь, что я дура. А мне, между прочим, вчера повестка пришла в суд, в присяжные…

— Еще чего!.. — сказал Сашок, поглаживая «бидон».

Пятница, 19 мая, 10.00

«Специально, что ли, он так одевается?» — подумала Алла, разглядывая галстук бывшего мужа, которого она поила поздним утренним чаем в скромной, но и нарядной своей кухоньке. Склонившись к нему через стол, она повернула галстук изнанкой, стараясь прочесть этикетку.

— Что, надо было снять в лифте? — спросил он.

— Да нет, если тебе нравится… — Она пожала плечами. — Но как-то не по-домашнему.

— Ну да… Просто я по дороге заскочил. Теперь всегда так хожу, привык. Приросло.

Бывший муж погладил спаниеля Кристофера, сидевшего на кухонной тахте как раз между ним и Аллой. Собака вяло повиляла хвостом и посмотрела на него вежливо.

— Давно ли ты разрешила ему залезать на тахту?

Чтобы не ставить никого в неловкое положение, старый пес тяжеловато спрыгнул на пол и ушел в комнату.

— Он совсем старый уже, — сказала Алла. — Типа заслужил.

— Я тоже уже старый, — сказал бывший муж.

— Ну, ты не до такой степени, Стас.

Наверное, чем ехать на свои никому не интересные переговоры, он бы сейчас тоже растянулся на этой тахте с какой-нибудь старой книжкой.

— Я тебе тут денег немножко привез, — сказал он и достал из портфеля конверт.

— Мне? Зачем? Я нормально зарабатываю.

— Да что ты там зарабатываешь своим сольфеджио?

— Нормально зарабатываю. Уроки сейчас есть, перед поступлением. Лучше Лешке отдай, — сказала она. — А сам-то он что же не заедет, не позвонит?

— У него спроси. Мог бы, конечно. Ладно, не обижайся, он в бизнесе весь.

— Нравится ему?

— Вроде нравится… Ну а что? Молодой парень, надо реализовать себя.

— Ты уже реализовал? — спросила она, поднялась и долила ему чаю в чашку.

— Ты хочешь, чтобы каждый человек сразу был готовое изделие, — сказал Стас, — А так не бывает. Ты же училка, вот у тебя ученики сразу на скрипочке играют? Попробуют на скрипке или на баяне, не понравится — бросят. Ну, пробуют люди, ошибаются. А тебе надо, чтобы сразу, как из магазина. Ты деньги-то возьми…

Алла взяла конверт, мельком заглянула внутрь, конечно, даже не поняла, сколько там, и стала выбираться из своего угла, стараясь не задеть Стаса бедром. Он отодвинулся вместе со стулом и уловил знакомый запах духов. Не нравится ей, видишь ли, что он утром в галстуке. А сама-то с утра всегда: волосок к волоску. Как она выглядит в халате, он уже, пожалуй, не смог бы сейчас и вспомнить, а тело помнил, конечно.

«Училка!» — бросил он, поглядев на ее спину, но не ей, а про себя. Впрочем, и иронии, которую он собирался вложить в это слово, там не прозвучало.

— Ладно, поеду я, — сказал он вслух, допивая чай и поднимаясь.

— Ну давай, — она уже снова была в дверях: блузка выглаженная, как на уроке.

Он еще задержался в прихожей:

— Может быть, в воскресенье съездим на дачу к Соколовым? Они давно зовут.

— Нет уж, Стас, ты поезжай один. У меня уроки. Я со следующей недели в суде буду занята. Присяжной.

— Зачем? Там что, деньги платят?

— Какие-то немножко платят. И повестка пришла. Раз повестка пришла, значит, надо идти. Закон такой.

— Училка, — сказал он вслух, открывая дверь и выходя на площадку.

— Бизнесмен! Новый русский.

Как раз подошел лифт.

— Эй, а рубашки твои, Стас?

— Выброси их на фиг.

Дверцы лифта сошлись, он поехал вниз, и Стас, прочтя на полированной панели слово из трех букв, задумался: ведь давно оно здесь нацарапано, сколько же их сыну Лешке тогда было лет? Десять? Двенадцать? А может, это он и нацарапал? Позвонить, может, сознается? Он было достал мобильник, но передумал: как-то это, наверное, выйдет непедагогично. Он потер нацарапанные буквы пальцем, потом этим же пальцем потрогал узел галстука, купленного за такие деньги, какие его бывшая жена получает за месяц работы в музыкальной школе, но в это время лифт уже остановился, он вышел из подъезда и сел в машину с водителем.

Пятница, 19 мая, 11.00

Адвокатесса Елена Львовна Кац, худенькая и хрупкая, как девочка, Лудову нравилась. В отличие от прежних адвокатов, которых за три года, что тянулось его дело, Лудов сменил тоже трех, Елена Львовна слушала его с интересом и иногда даже соглашалась. Она была старше лет на пять, держалась с подобающей ее профессии прохладцей, но про себя он называл ее «Лена» и уже помнил ее лицо лучше, чем лицо жены, последнее свидание с которой у него было год назад через стекло, а с тех пор жена уже уехала в Лондон. Ерзая на прибитой к полу табуретке и слушая вполуха то, что ему говорила Елена Львовна, Лудов думал, как она должна раздражать здесь контролерш в нескладно сползающих набок юбках цвета хаки. Он машинально провел рукой по лицу и ощутил гладкость кожи: перед свиданием с адвокатессой он побрился. Лудов поправил очки в тонкой золотой оправе и стал слушать более внимательно.

— Вам сколько томов еще осталось? — спросила Елена Львовна.

— Десять, — без выражения сказал Лудов.

— Однако вы не торопитесь.

— На то свои причины, — сказал он, — Поверьте, Елена Львовна, я от вас стараюсь ничего не скрывать, мы с вами вполне совпадаем, но есть вещи, о которых вам лучше не знать. Даст бог, вы меня отсюда вытащите, мы с вами возьмем и полетим в Китай — хотите? Вы знаете, например, что сосны, которые в китайской живописи рисуются кисточкой вот так, штрихами, и которые у нас воспринимаются как стилизация, там и в самом деле такие?

— Конечно, полетим обязательно, — подыграла она, как будто эта беседа, на самом деле, происходила где-то за чашкой кофе. — Но сначала все-таки вам надо выйти.

Адвокат Кац видела в таком положении многих, но редко, пожалуй, встречала человека, которому удавалось бы оставаться таким собранным в тюрьме, где все этому мешало: и невозможность остаться одному, и свет, который не выключается в камере ни днем ни ночью, и отчаяние, и надежда. Может быть, Лудову какие-нибудь китайские практики помогают? Адвокатесса пошуршала бумагами на столе и подняла на него глаза цвета сливы, угадать в которых ничего было нельзя:

— Послушайте, что я вам сейчас скажу.

— Да, Лена, — сказал он и поправил на носу очки в тонкой золотой оправе.

— Вы понимаете, что я обязана вам верить как адвокат своему подзащитному, но я не обязана верить вам как человек человеку?

— Конечно, — сказал он.