Виконт де Бражелон, или Десять лет спустя. Часть 6 - Александр Дюма

– Со времени ареста у меня было довольно времени, чтобы подумать об этом, и я пришел к выводу, что тут все дело в зависти. Мое празднество раздосадовало Кольбера, и он нашел кое-какие обвинения против меня, например, Бель-Иль?

– Нет, о Бель-Иле пока никаких разговоров не было.

– Тогда в чем же дело?

– Помните ли вы о расписках на тринадцать миллионов, которые были украдены у вас по распоряжению Мазарини?

– Да, конечно. Но что из этого?

– То, что вас объявили вором.

– Боже мой!

– Но это не все. Помните ли вы о письме, написанном вами мадемуазель Лавальер?

– Увы! Помню.

– Так вот: вас объявили предателем и соблазнителем.

– Но почему же в таком случае меня все же простили?

– Мы еще не дошли до сути. Мне хочется, чтобы вы поняли хорошенько существо дела. Заметьте себе следующее: король считает вас казнокрадом. О, мне отлично известно, что вы ничего не украли, но ведь король не видел расписок, и он не может не считать вас преступником.

– Простите, но я не вижу…

– Сейчас увидите. Король, прочитав к тому же ваше любовное послание к Лавальер и ознакомившись с предложениями, которые вы ей в нем сделали, не имеет ни малейшего основания испытывать какие-либо сомнения относительно ваших намерений насчет этой прелестницы, разве не так?

– Разумеется. Но ваш вывод?

– Я подхожу к его изложению. Король – ваш смертельный враг, неумолимый враг, враг навсегда.

– Согласен. Но разве я настолько могуществен, что он не решился, несмотря на всю свою ненависть, погубить меня любым из тех способов, которыми он может с удобством воспользоваться, поскольку проявленная мной слабость и свалившееся на меня несчастье дают ему право на них?

– Итак, мы с вами установили, – холодно продолжал Арамис, – что король никогда не помирится с вами.

– Но ведь он прощает меня.

– Неужели вы верите в это? – спросил епископ, меряя Фуке испытующим взглядом.

– Не веря в искренность его сердца, я не могу не верить самому факту.

Арамис едва заметно пожал плечами.

– Но почему же Людовик Четырнадцатый поручил вам известить меня о своем благоволении и благодарности? – удивился Фуке.

– Король не давал мне никаких поручений к вам.

– Никаких поручений… Но этот приказ? – сказал пораженный Фуке.

– Приказ? Да, да, вы правы, такой приказ существует.

Эти слова были произнесены таким странным тоном, что Фуке вздрогнул.

– Вы что-то скрываете от меня, я это вижу, – заметил суперинтендант финансов.

Арамис погладил подбородок своими холеными, поразительно белыми пальцами.

– Король посылает меня в изгнание? Говорите же!

– Не уподобляйтесь детишкам, разыскивающим в известной игре спрятанные предметы по колокольчику, который звенит или смолкает, когда они приближаются к этим предметам или, напротив, отходят от них.

– В таком случае говорите!

– Догадайтесь!

– Вы вселяете в меня страх.

– Ба! Это значит, что вы все еще не догадываетесь.

– Что же сказал король? Во имя нашей дружбы прошу вас ничего не утаивать от меня.

– Король ничего не сказал.

– Я умру от нетерпения, д’Эрбле. Вы убьете меня. Я все еще суперинтендант Франции?

– Да, и будете им, пока захотите.

– Но какую необыкновенную власть приобрели вы над волей его величества? Вы заставляете его исполнять ваши желания!

– Как будто.

– Но этому трудно поверить.

– Таково будет общее мнение.

– Д’Эрбле, во имя нашей близости, нашей дружбы, во имя всего, что для вас самое дорогое, скажите же мне, умоляю вас! Каким образом вам удалось войти в такое доверие к Людовику Четырнадцатому? Ведь он не любил вас, я знаю.

– Но теперь он будет любить меня, – проговорил Арамис, нажимая на слово «теперь».

– Между вами произошло нечто особенное?

– Да.

– Может быть, у вас тайна?

– Да, тайна.

– Тайна, которая может повлиять на привязанности его величества?

– Вы умнейший человек, монсеньор. Вы угадали. Я действительно открыл тайну, способную повлиять на привязанности короля Франции.

– А! – сказал Фуке, подчеркивая своею сдержанностью, что, как воспитанный человек, он не хочет расспрашивать.

– И вы сами будете судить, – продолжал Арамис, – вы сами скажете мне, ошибаюсь ли я относительно важности этой тайны.

– Я слушаю, раз вы настолько добры, что хотите открыться мне. Только заметьте, друг мой, я не вызывал вас на нескромность.

Арамис задумался на мгновение.

– Не говорите! – воскликнул Фуке. – Еще не поздно!

– Вы помните, – начал епископ, опуская глаза, – обстоятельства рождения Людовика Четырнадцатого?

– Как сегодня.

– Вы ничего особенного не слышали об этом рождении?

– Ничего, кроме того, что король не сын Людовика Тринадцатого.

– Это не существенно ни для вас, ни для Французского королевства. Всякий, у кого есть законный отец, является сыном своего отца, гласит французский закон.

– Это верно. Но это все же существенно в вопросе о чистоте крови.

– Второстепенный вопрос. Значит, вы ничего особенного не слышали?

– Ничего.

– Вот тут-то и начинается моя тайна.

– А!

– Вместо того чтобы родить одного, королева родила двух сыновей.

Фуке поднял голову.

– И второй умер? – спросил он.

– Сейчас узнаете. Этим близнецам подобало бы стать гордостью матери и надеждой Франции. Но слабость короля и его суеверия внушили ему опасение, как бы между его сыновьями, имеющими равные права на престол, не возникла распря, и от одного из них он избавился.

– Вы говорите, избавился?

– Подождите… Оба брата выросли: один на троне, и вы министр его; другой во мраке и одиночестве…

– И этот?..

– Мой друг.

– Боже мой! Что я слышу? Что же делает этот обездоленный принц?

– Лучше спросите меня, что он делал.

– Да, да.

– Он был воспитан в деревне; потом его заключили в крепость, которая зовется Бастилией.

– Возможно ли! – воскликнул суперинтендант, сложив руки.

– Один – счастливейший из смертных, второй – несчастнейший из несчастных..