Башня. Новый Ковчег-2 - Евгения Букреева

Юрий Алексеевич заёрзал в своем кресле, наверно, пытался возразить, потому что Кравец — что было уж совсем неожиданным для Сашки — повысил голос.

— Савельев — игрок не хуже Литвинова. Литвинов надеялся его переиграть, надавив на слабые места, но не смог.

— Случай… — подал голос Олин отец.

— Случай, да. Но какой! И нам сейчас ни в коем разе нельзя ошибиться. Если, где споткнёмся, всё, можно сразу заказывать места в крематории, — Кравец неожиданно визгливо рассмеялся. Потом так же резко затих. Послышалось тихое бульканье, видимо, Антон Сергеевич решил смочить горло.

— Но, — голос Кравца снова вернул себе вкрадчиво-тусклые нотки. — Ледовского следует убрать в ближайшее время.

— Ты предлагаешь… мои люди, конечно, готовы…

— Нет-нет, Юра, прежний план отменяется. Нам тебя сейчас засвечивать нельзя, а если ты со своими ребятами уберёшь старика напрямую, то первым же и окажешься под подозрением. Нет, нам нужно, чтобы ты гарантированно занял место Ледовского, оставаясь для всех кристально честным и преданным.

Юрий Алексеевич шумно выдохнул, не скрывая своего облегчения, но тут же спросил:

— Тогда как?

— Сердечный приступ. Есть одно лекарственное средство, но надо помозговать, как сделать так, чтобы и средство, и генерал Ледовской смогли случайно встретиться.

После этих словах Кравца, произнесённых будничным и даже слегка скучающим тоном, Сашку бросило в жар, так, что пот выступил на лбу. Захотелось прислониться к чему-нибудь холодному, отрезвляющему, или хотя бы просто стереть испарину со лба — промокнуть его пыльной портьерой. И одновременно, как это часто бывает, зачесалось в носу, потом чуть ниже колена, но Сашка не мог даже пошевелиться, чтобы почесаться или смахнуть пот. Он и дышать-то старался через раз. В голову вдруг пришла мысль, ясная и четкая — нет не о том, что он будет делать с этой внезапно свалившейся на него информацией (эта мысль придёт позже) — нет, ему подумалось, а что, если эти двое, Кравец и Рябинин, никуда не уйдут? Или Рябинин не уйдёт? Куда ему уходить, он у себя дома. А потом прибежит эта дура-горничная, придут со своей примерки Оленька с матерью, а он так и будет стоять за этой портьерой… господи, его же найдут, наверняка найдут… и тогда… что тогда?

Эта страшная мысль забилась в голове пойманной птицей, заметалась, и Сашка на какое-то мгновенье потерял нить так некстати подслушанного разговора.

— …а после того, как ты займёшь место Ледовского, уже можно действовать дальше. Савельев опирается на армию, и пусть… пусть. После смерти Ледовского с такой опорой Павел Григорьевич превратится в колосса на глиняных ногах.

— Каких ногах? Почему глиняных? — растерялся Рябинин.

— А забудь! Просто образ. Красивый образ, — Кравец рассмеялся, и Сашка уловил в этом смехе тонкую, едва наметившуюся насмешку.

Рябинин же, ничего такого, видимо, не понял, потому что захохотал вслед за Кравцом искренне и весело. Вот солдафон, мелькнуло в Сашкиной голове, все они, армейские, одинаковы, тупоголовые исполнители чужих приказов. А он? Он сам? Сашка вздрогнул. Ему-то что теперь делать? Такие тайны нельзя просто взять и похоронить в глубине своей души. Вернее, он бы, наверно, так и сделал, если б не одно «но» …

Глава 2

Глава 2. Сашка

Следователь снял очки и устало потёр переносицу. На Сашку он не смотрел, перелистывал, склонив голову, лежащие перед ним бумаги, вглядывался в строчки, подслеповато щурясь.

Сашка сидел напротив. Следственная комната, располагавшаяся на одном из этажей военного яруса, того самого, который отделял верхние этажи, это непоколебимое сосредоточие роскоши и успеха, от всего остального мира, была довольно-таки тёмным помещением. Окна здесь были не предусмотрены, что и понятно — следователям приходилось иметь дело с разным народом, стены — обычные серые, как и везде в Башне, несколько ламп, намертво вмонтированных в потолок, из которых и горели только две или три, да уродливый настольный светильник на стальном кронштейне, прикрученном к краю стола.

Кроме этого стола, да двух одинаковых неудобных стульев, один из которых следователь всегда учтиво предлагал Сашке, а на второй садился сам, другой мебели не было. Сам же стол, за исключением стальной цапли-лампы, всегда был девственно чист. Все материалы следователь приносил с собой в стандартных канцелярских папках, аккуратно раскладывал на столе, вынимал содержимое листок за листком, а по завершении допроса так же методично и аккуратно убирал все бумаги обратно в папки — каждую в свою. За полтора месяца Сашка выучил наизусть все движения следователя, все его привычки и уже угадывал, когда тот бывал доволен его ответами, а когда не очень. Сейчас был как раз второй случай. Когда Илья Ильич (видимо, родители следователя не слишком долго мучались, подбирая имя для сына) вот так устало морщился, потирая виски узловатыми пальцами, это почти всегда означало, что он недоволен. И чем сильнее он тёр свои виски, тем выше была степень его недовольства. Впрочем, он никогда не кричал, и — упаси господи — не бил, хотя Сашка этого страшно боялся. Про следственный отдел в Башне всякое болтали, а когда Сашку сопровождали (они никогда не говорили «конвоировали», всегда только — «сопровождали») до выходного КПП, он сам иногда слышал, доносившиеся откуда-то из глубины этажа, из тёмных запутанных коридоров, чьи-то стоны и сдавленные крики.

— Так вы утверждаете, Александр Николаевич, что все свои… — Илья Ильич хмыкнул. — Все свои донесения вы писали напрямую Литвинову?

— Да, — Сашка кивнул.

— Но отправляли их с почты Кравца Антона Сергеевича.

— Да.

— У вас был доступ к почте вашего начальника?

— Да.

Все эти многочисленные заученные «да» Сашка повторял как заведённый. Но следователь раз за разом упорно возвращался к этим вопросам. Чего он от Сашки добивался, было понятно — чего тут было не понять. Литвинов, пытаясь оправдаться, скорее всего валил всё на Кравца, а Кравец, желая остаться чистеньким, топил своего прежнего начальника. Вряд ли, ответь Сашка на вопросы следователя так, как тому было нужно, что-то бы существенно поменялось — Литвинов всё равно был уже признан виновным по всем статьям, а Кравец… о, тут, Сашка даже не сомневался, этот выйдет сухим из воды. Единственной причиной, почему Сашка так упорно придерживался заведомо лживых ответов, было его, Сашкино, будущее.

* * *

— Смотри сам, Шура, я ведь не настаиваю. Это дружеский совет, рекомендация старшего товарища, не более.

Кравец сидел напротив него, небрежно закинув ногу на ногу. Лицо у Антона Сергеевича было беспристрастным, не лицо, а маска, и лишь потому, как звонко и часто ударяла о края чашки ложечка, которой