По дороге в вечность - Дж. А. Редмирски

Марна сияет от счастья. На ее лице целая гамма всех мыслимых эмоций. Ее сын не только победил смертельно опасную болезнь и выздоровел; он сделал ее бабушкой.

– Какое чудесное имя! – восклицает Марна. – Я думала, первых внуков мне подарят Эйдан и Мишель, однако жизнь полна сюрпризов.

Эндрю улавливает в словах матери скрытые интонации, недоступные мне.

– Как у них дела? – спрашивает он, отхлебывая чай.

– Строят семейную жизнь. Не помню пары, у кого бы все было гладко, без трудностей и борьбы. А они уже давно вместе.

– Сколько лет? – спрашиваю я.

– Они поженились пять лет назад, – отвечает Марна. – А вместе живут, кажется, лет девять. – Она кивает, довольная состоянием своей памяти.

– Наверное, это все из-за Эйдана, – замечает Эндрю. – На месте женщины я бы за такого не вышел, – со смехом добавляет он.

– Пожалуй, это было бы странно, – говорю я, состроив ему рожу.

– Мишель не сможет организовать этот праздник, – продолжает Марна. – В декабре у нее несколько конференций, которые никак нельзя пропустить. И потом, невозможно согласовать время проведения праздника с ее графиком. Особенно теперь, когда она так далеко отсюда. Надеюсь, она компенсирует это подарками. – Марна снова улыбается мне.

Я тоже улыбаюсь, но мои мысли опять разбредаются, и мне ничего не сделать с ними. Сейчас меня занимают недавние слова Марны. Получается, все знакомые ей семейные пары непременно проходили через трудности и «борьбу сторон». Мои притихшие волнения оживают.

– Кэмрин, если не ошибаюсь, твой день рождения – восьмого декабря? – спрашивает Марна.

Мне надо включиться. Это занимает несколько секунд.

– А-а, да. Великая дата. Двадцать один год.

– В таком случае нужно подумать и о праздновании твоего дня рождения.

– Зачем? Не надо ничего устраивать.

Она отмахивается от моей просьбы, как от детской глупости. Эндрю не вмешивается, а просто сидит и улыбается как идиот.

Я сдаюсь. Марну не переспоришь.

Через час мы уезжаем домой. Уже стемнело. Я ужасно устала: от магазинов и от клиники. Радостные волнения тоже утомляют.

Лили. До сих пор не верю, что я стану матерью. Улыбаясь, я вхожу в гостиную. Моя сумка летит на кофейный столик, а сама я плюхаюсь на диван и сбрасываю туфли. Через пару минут Эндрю садится рядом и понимающе смотрит на меня. Я любуюсь его лицом.

Я бы еще смогла одурачить Марну, но нечего и пытаться одурачить Эндрю.

Притягиваю Кэмрин к себе и сажаю на колени. Мы сидим вместе; я обнимаю ее, упираясь подбородком в затылок. Ее что-то тревожит. Я это чувствую, но не решаюсь спросить о причинах.

– В чем дело? – наконец спрашиваю я.

Кэмрин поворачивает голову, смотрит мне в глаза.

Ее собственные полны тревоги.

– Я просто боюсь.

– Чего?

Она медлит с ответом. Ее взгляд блуждает по гостиной, потом упирается в пол.

– Всего.

– Кэмрин, ты можешь рассказать мне все. – Разворачиваю ее лицом к себе. – И ты знаешь об этом.

Ее синие глаза наполняются слезами, но Кэмрин не дает им пролиться.

– Я… Знаешь, я не хочу, чтобы у нас с тобой… чтобы мы дошли до того, до чего доходят большинство пар.

Теперь я понимаю, чего она боится. Снова разворачиваю Кэмрин так, чтобы она сидела лицом ко мне.

– Посмотри на меня, – прошу я, беря ее за руки. – Наша жизнь не будет похожа на жизнь большинства людей. Хочешь знать, откуда мне это известно?

Кэмрин не отвечает, но мне и не нужно слышать ответ. Ей хочется, чтобы я продолжал. Слезинка все же скатывается на щеку. Я тут же ловлю ее большим пальцем и стираю со щеки.

– Наша жизнь будет иной, поскольку мы оба осознаём, куда можно соскользнуть, и не допустим этого, – начинаю я. – Поскольку мы не просто так встретились в Канзасе, оказавшись в одном автобусе. Это была судьба. Мы оба знаем, чего хотим от жизни. Пусть не во всех подробностях, но тогда нам было бы скучно жить. Главное, мы знаем, в каком направлении мы не хотим двигаться. – Делаю паузу и продолжаю: – Мы и дальше сможем путешествовать по миру. Просто сделаем небольшой перерыв. А пока ждем, будем жить полноценной жизнью. Никакого идиотизма повседневности.

Я вознагражден. На лице Кэмрин появляется робкая улыбка.

– Но как мы избегнем «идиотизма повседневности»? – спрашивает она.

Теперь она сидит, скрестив руки, и с нескрываемой иронией смотрит на меня.

Передо мной прежняя, насмешливая умница Кэмрин, которую я знаю и люблю.

– Если хочешь идти работать – пожалуйста. – Я быстро глажу ее по бедру. – Меня не волнует, будешь ли ты торговать гамбургерами или убирать навоз в зоопарке. Делай что хочешь. Но едва почувствуешь, что устала от своего занятия или оно начало тебя засасывать, становясь частью жизни, немедленно бросай. Если же тебе хочется сидеть дома и ничего не делать – это тоже твое право. Я уже говорил и повторю: я сумею о тебе позаботиться.

Предвижу реакцию Кэмрин и морально уже готов. Так оно и есть. Кэмрин сердито урчит и принимается спорить:

– Я ни за что не позволю себе бездельничать и растить задницу, сидя на твоей шее.

Она просто бесподобна, когда вот так отстаивает свою независимость.

– Я же не требую, чтобы ты сидела дома. Выбор за тобой, – говорю я, поднимая руки. – Я лишь хочу, чтобы ты усвоила одну простую вещь. Пока тебе интересно заниматься каким-то делом, меня не волнует, что это конкретно за дело.

– Эндрю, а ты? Ты же не можешь сказать мне: «Не забивай себе голову „идиотизмом повседневности“» – и все взять на себя. Я не допущу, чтобы ты работал на износ, поскольку нам нужно растить ребенка. Так нечестно.

– Кажется, нечто подобное ты сказала в первую ночь, когда моя голова застряла между твоих бедер. Разве тогда я сталкивался с трудностями?

Кэмрин густо краснеет. Прошло уже столько времени, мы давно живем вместе, но я до сих пор могу вогнать ее в краску.

Я осторожно беру ее лицо в ладони, притягиваю к себе и целую:

– Пока у меня есть ты, Лили и музыка, мне больше ничего не надо.

По ее щеке скатывается вторая слезинка, но теперь Кэмрин улыбается.

– Обещаешь? – спрашивает она.

– Да, обещаю, – решительным тоном отвечаю я и крепко стискиваю ее руки.

Убрав с лица серьезность, снова улыбаюсь Кэмрин.

– Прости меня. – Она сокрушенно выдыхает. – Сама не знаю, что со мной. То я целый день улыбаюсь и вижу жизнь в радужном свете. И вдруг, без всяких причин, на ровном месте, такая грусть накатит, хоть в голос реви.