Татарские писатели Крыма - Юсуф Болат

— Отец говорит: наше счастье туда перекочевало. И генерал гонит нас!

— А если вас начнут бить, обижать?

— Что на роду написано, того не миновать, во всем аллаха веление, а ему надо подчиняться, говорит отец.

Изумительной красоты картина расстилалась вокруг. Вершины гор, далеко уходя за горизонт, блестели под луной, по склонам и в долинах темнели леса. Над всем этим раскинулось вечернее небо, богато усеянное яркими звездами. Аромат цветения струился из каждого деревца, кустика, травки.

В прозрачном воздухе послышалась заунывная песнь о муаджирах[8]. Кто-то шел далеко в степи, за грядой скал и печально пел. Ребята притихли. Тоскующий голос жаловался на свою долю. Отчетливо долетали слова:

Попадем на чужбину,

Эй яр, измучаемся,

Говорю да и плачу!

Край свой родной вспомним мы,

Эй яр, умирая,

Говорю да и плачу!

У Февзи показались слезинки, задрожали на ресницах и быстро скатились к подбородку.

— Мне не хочется ехать… мне не хочется ехать… — прошептал он.

Алим сжал локоть друга.

— Достум[9], где бы ты ни был, вспомни обо мне.

Больше он не нашел никаких слов утешения. Они продолжали сидеть, прижавшись друг к другу. Гигантская луна лила холодный свет, пугая их своей величиной и таинственностью.

III

Народ в Крыму был в тревоге и замешательстве. Сотни миссионеров султанской Турции в чалмах проникали во все уголки полуострова и в душу западающими словами уговаривали ехать «на белую землю», обещая всем неиссякаемую султанскую милость. Повсюду турецкие миссионеры имели старательных помощников-мурзаков, пришлых помещиков, ага и баев, которые ждали момента, когда, наконец, крестьяне оставят эту щедрую землю, чтобы захватить ее свои руки. Там, где беднота делала это не быстро, ее попросту прогоняли. И вот, истинные хозяева земли, не имея другого выхода, оставляли насиженные места, орошая слезами дорогу. Со всех деревень, сел и городов, как поток, устремлялся народ к морю и жил там под открытым небом, ожидая «кораблей спасения».

Многие деревни приняли вид жалкий и отвратительный. Они казались заброшенными кладбищами с полуразрушенными надгробными постройками. Только вой собак, да дикий крик филинов разносился кругом. В покосившихся домах бродили одичалые кошки.

Последние жители Бешарыка — семья Абдулгазы вечером покинула деревню. Февзи вел волов, Шерифе-татай[10] и дочь Гульсум брели за скрипучей мажарой, доверху груженной домашними вещами и хозяйственной утварью. Сам Абдулгазы шел сбоку, неся на себе большой узел.

Все молчали, никто не осмеливался произнести даже слово: это казалось святотатством. Когда дошли до кладбища, солнце скрылось. Остановили мажару. Абдулгазы, сбросив узел, подошел к могиле у самой ограды: здесь лежал его старший сын. К нему присоединилась Шерифе-татай. Абдулгазы сел, склонился над холмиком, голова его вдруг упала на землю и он заплакал горько и протяжно, как ребенок… Однако он скоро заставил себя сдержаться, три раза поцеловал землю, поднялся и возвратился к мажаре.

Шерифе-татай долго не могла оторваться от могилы. Она плакала навзрыд, захлебываясь слезами. И даже утихнув, она долго вздрагивала, простершись над могилой. Никто не тревожил ее. Наконец встала и она, в память о любимом сыне взяла пригоршню земли и спрятала в платок.

Гульсум и Февзи всплакнули вместе со стариками, но очень скоро вытерли слезы.

Мажара двинулась. На вершине подъема семья в последний раз обернулась к родной деревне. Там не светилось ни единого огонька…

И потянулась длинная дорога. Теперь слышались только громкий скрип мажары и грузные шаги волов. За всем этим стояла мертвая тишина. Зачерненные темнотой кусты вдоль дороги прятали ночные шорохи.

Мажара миновала кустарник и въехала в густой дубняк. Темнота сгустилась, исчезли звезды. Через некоторое время послышалось журчание речки. Волы вдруг замерли. Вода была глубока. Сесть в мажару не представлялось возможным. Абдулгазы и Февзи развязали посталы и приподняли брюки. Шерифе-татай и Гульсум сняли папучи. Волы осторожно ступили в воду и повлекли мажару. Она перестала скрипеть. Быстрая вода журчала в ступицах колес. Проехали речку и снова раздался однообразный скрип дерева о дерево, далеко слышный в тишине леса. Лес поредел, проглянули звезды.

Абдулгазы отстал от повозки и подождал медленно шедшую Шерифе-татай.

— На заре будет дождь, — сказал он.

Шерифе-татай ничего не ответила. Все казалось ей чужим и ненужным. Обильные слезы застилали ее глаза.

— До зари надо доехать до большой дороги. В кофейне отдохнем, — продолжал Абдулгазы.

В это время зашуршали кусты и из них раздался крик.

— Февзи, это вы?

Февзи сразу узнал друга.

— Алим! Выходи!

Раздвинулись кусты, с котомкой на спине показался Алим.

— Здравствуйте. Счастливого пути, — сказал он всем и пошел рядом с Февзи.

Февзи радостно схватил его за руку:

— Я думал, что не увижу больше никого…

Алим улыбнулся:

— Я был в Бешарыке, увидел, дом ваш пуст, и прямиком по лесу нагнал вас.

Февзи не знал, как отблагодарить друга. Он сунул руку в карман шаровар и вытянул перочинный нож. Протянув его Алиму, Февзи сказал:

— Возьми, друг, на память от меня.

Алим с минуту колебался. Если откажешь — обидишь, а согласишься — оставишь друга без такой драгоценности, как нож. Как без него обойтись в дороге?! Февзи хотел пожертвовать слишком многим…

— Бери, Алим, я очень прошу, мне не нужен…

Алим отвязал от пояса свой нож с ножнами и протянув, сказал:

— Тогда ты возьми этот. Пусть будет у обоих память…

Февзи ничего не сказал. Что может быть ценнее памяти друга?!

Сдерживая тяжелую мажару, крепко упираясь ногами, волы спускались по отлогому скату. Спуск быстро кончился, снова начался подъем, на этот раз круче оставленных позади. Волы, напружась, тянули груз вверх. Абдулгазы и Алим пришли им на подмогу. Когда добрались до второго поворота, особенно крутого, волы окончательно обессилили. Мажара подалась назад. Абдулгазы подставил под нее спину и крикнул:

— Алим, подложи камни!

Дорога ползла по высокому косогору, на который волы не в силах были вытянуть повозку. Сколько ни билась вся семья, мажара не тронулась с места. Поневоле пришлось сделать небольшой привал. А грозные тучи, закрывшие небо, все сгущались, вот-вот готов был хлынуть ливень. Это беспокой Абдулгазы. В такое время года ливень в горах очень опасен.

Спереди донеслись чьи-то голоса. Ободренная ими семья Абдулгазы еще раз напрягла силы. Шеи понукаемых волов вздулись, их морды припали к самой земле. Мажара слегка качнулась и тронулась. Через некоторое время Февзи увидел людей. Это оказались тоже переселенцы. Семья из пяти-шести душ стояла в ожидании, пока вол в упряжке с коровой сдвинет мажару, еще большую, чем у Абдулгазы.

Не долго думая, сын