Эпидемия. Настоящая и страшная история распространения вируса Эбола - Ричард Престон

Когда Моне не появился на работе, его коллеги начали беспокоиться о нем, и в итоге пошли к нему в бунгало, чтобы проверить, все ли с ним в порядке. Черно-белый ворон сидел на крыше и смотрел, как они входят внутрь. Они посмотрели на Моне и решили, что ему нужно в больницу. Поскольку он был очень плох и больше не мог водить машину, один из его коллег отвез его в частную больницу в городе Кисуму, на берегу озера Виктория. Врачи в больнице осмотрели Моне и не смогли найти никакого объяснения происходящему, предположив, что у него может быть какая-то бактериальная инфекция. Они сделали ему инъекции антибиотиков, но антибиотики никак не повлияли на его состояние.

Врачи решили, что он должен попасть в больницу Найроби, лучшую частную больницу в Восточной Африке. Телефонная сеть почти не работала, а звонить врачам, чтобы сообщить им о его приезде, не казалось целесообразным. Моне все еще мог идти, и ему нужно было добраться до Найроби. Его посадили в такси до аэропорта, и он сел на рейс авиакомпании Kenya Airways.

Горячий вирус из тропического леса может выжить в пределах двадцатичетырехчасового полета на самолете из каждого города на Земле. Все города Земли соединены авиамаршрутами, сплетающимися в единую паутину. Как только вирус попадает в эту сеть, он может выстрелить в любом месте всего за день – Париж, Токио, Нью-Йорк, Лос-Анджелес, везде, где летают самолеты. Шарль Моне и та форма жизни, что была в нем, попали в сеть.

Лететь предстояло на самолете Fokker Friendship с пропеллерами, местном самолете, вмещающем 35 человек. Самолет завел двигатели и взлетел над озером Виктория, голубым и сверкающим, усеянным рыбацкими каноэ. «Friendship» развернулся и направился на восток, поднимаясь над зелеными холмами, покрытыми чайными плантациями и небольшими фермами. Самолеты местных маршрутов, летающие над Африкой, часто забиты людьми, и этот борт, вероятно, был полон. Самолет поднимался над полосами леса и скоплениями круглых хижин и деревень с жестяными крышами. Земля вдруг резко обрывалась, уходя вниз полками и оврагами, и меняла цвет с зеленого на коричневый. Самолет пересекал Восточную рифтовую долину. Пассажиры смотрели в иллюминаторы на то место, где родился человеческий род. Они видели пятнышки хижин, сгрудившихся в кольцах тернового кустарника, и следы скота, расходящиеся от хижин. Пропеллеры застонали, и «Friendship» пронесся по облачным улицам, рядам пухлых рифтовых облаков, и начал подпрыгивать и раскачиваться. Моне затошнило.

В самолетах местных линий сиденья узкие и тесно прижаты друг к другу, и заметно все, что происходит внутри салона. Кабина плотно закрыта, и воздух рециркулирует. Если в воздухе есть какие-то запахи, они чувствуются. Невозможно не обращать внимания на человека, которому плохо. Он сгорбился в кресле. С ним что-то не так, но точно сказать, что происходит, нельзя.

Он прижимает ко рту бумажный пакет. Он сильно кашляет и что-то отхаркивает в пакет. Пакет раздувается. Возможно, он оглядывается по сторонам, и тогда видно, что его губы испачканы чем-то скользким и красным, смешанным с черными пятнышками, будто он жевал кофейную гущу. Его глаза рубиново-красного цвета, а лицо – лишенная выражения масса синяков. Красные пятна, которые еще несколько дней назад были небольшими звездообразными отметинами, расширились и слились в огромные, бесформенные фиолетовые тени; вся его голова стала черно-синей. Мышцы его лица обвисли. Соединительная ткань на лице растворяется, и лицо, кажется, свисает с костей, словно отделяясь от черепа. Он открывает рот и с трудом дышит в пакет, а рвота продолжается. Она не прекращается, и он продолжает извергать жидкость еще долго, несмотря на то что его желудок уже должен был быть пуст. Пакет до краев наполняется веществом, известным как vomito negro, или черная рвота. Она на самом деле не черная; это пятнистая жидкость двух цветов, черного и красного, месиво из свернувшихся сгустков и свежей красной артериальной крови. Это кровоизлияние, и кровь пахнет, словно на бойне. Черная рвота заряжена вирусом. Пассажирский салон наполняется запахом этой невероятно заразной, смертельно опасной жидкости. Бумажный пакет полон черной рвоты, поэтому Моне закрывает его и закатывает сверху. Пакет разбухает и размягчается, грозя протечь, и он передает его стюардессе. Когда горячий вирус размножается в организме хозяина, он может наполнить тело вирусными частицами от мозга до кожи. Военные эксперты в таких случаях заявляют, что вирус прошел «экстремальную амплификацию» (увеличение числа копий ДНК вируса – прим. науч. ред.). Это совсем не похоже на обычную простуду. К тому времени, когда экстремальная амплификация достигает максимума, пипетка крови жертвы может содержать 100 млн частиц вируса. В ходе этого процесса организм частично превращается в вирусные частицы. Другими словами, носитель одержим формой жизни, которая пытается преобразовать носителя в себя. Однако превращение проходит не совсем успешно и приводит к появлению большого количества разжиженной плоти, смешанной с вирусом, к своего рода биологической катастрофе. Экстремальная амплификация случилась и у Моне, и черная рвота стала признаком этого.

Он, кажется, напряжен, как будто любое движение может разорвать что-то внутри него. Его кровь сворачивается – в сосудах образуются тромбы, и эти тромбы оседают повсюду. Его печень, почки, легкие, руки, ноги и голова забиты тромбами. По сути, у него инсульт по всему телу. Тромбы скапливаются в мышцах кишечника, перекрывая кровоснабжение. Мышцы начинают атрофироваться, и кишечник расслабляется. Моне, кажется, уже не полностью осознает боль, потому что сгустки крови, застрявшие в его мозге, перекрывают кровоток. Повреждение мозга стирает его личность. Это называется деперсонализацией. При ней исчезают живость и детали характера, и человек превращается в автомат, ходячую куклу. Маленькие участки его мозга разжижаются. Высшая нервная деятельность, сознание угасают первыми, но более глубокие части ствола мозга (примитивный мозг крысы, мозг ящерицы) пока еще живы и функционируют. Можно сказать, что личность Шарля Моне уже умерла, а оболочка Шарля Моне продолжает жить.

Приступ рвоты, похоже, повредил несколько кровеносных сосудов в его носу – у него начинается носовое кровотечение. Кровь льется из обеих ноздрей, блестящая, чистая, артериальная жидкость, стекающая по зубам и подбородку. Кровь не останавливается, потому что факторы свертывания были израсходованы. Стюардесса дает ему несколько бумажных полотенец, которыми он затыкает нос, но кровь все равно не сворачивается, и полотенца промокают насквозь.

Если рядом с вами в самолете сидит больной человек, вы, возможно, не захотите смущать его, привлекая внимание к проблеме. Вы говорите себе, что с этим человеком все будет в порядке. Может быть, он плохо переносит полеты. Его тошнит, беднягу, а в самолетах у людей действительно идет кровь из носа, воздух такой сухой и разреженный… и вы робко спрашиваете его, нужна ли ему какая-то помощь. Он не отвечает или бормочет непонятные слова, поэтому вы пытаетесь игнорировать его, но полет, кажется, продолжается вечность. Возможно, помощь ему предложат стюардессы. Но у жертв этого типа горячего вируса изменяется поведение, из-за чего они могут быть неспособны ответить на предложение помощи. Они становятся враждебными и не хотят, чтобы их трогали. Они не хотят говорить. Они отвечают на вопросы ворчанием или односложно. Они, кажется, не могут подобрать слов. Они могут назвать вам свое имя, но не могут назвать день недели или объяснить, что с ними случилось.