Наши друзья Человеки - Бернард Вербер

– Электрический разряд. Вольт пятьсот, я думаю. Прошел через пол, который послужил проводником. И спрятаться-то невозможно.

Рауля трясет.

– Ох, как больно, – говорит она, потирая бока.

Рауль, обернувшись к стеклу:

– Эй, вы не имеете права! Я пожалуюсь в Международный суд. Это вам так не пройдет. Я хочу выйти отсюда. Я решил уйти. Эй, вы слышите? Я больше не принимаю участия в программе, я не играю.

Гримаса на лице Саманты сменяется блаженной улыбкой.

Преобразившись, она становится на колени, складывает ладони и начинает молиться.

– Что вы делаете?

Она не отвечает и продолжает молиться.

– У вас от короткого замыкания разум помутился?

– Молчи, нечестивец.

– Неужели трудно объяснить?

– Ты не понял? Этот разряд – это не электричество, это была... молния. «Его» молния.

Пауза.

– Я думаю... я думаю, что мы умерли. Да. Умерли. Ты и я, мы... умерли.

– Она в полном бреду.

– Плохо соображаешь? Туман, забытье, ослепительный свет. У нас был сердечный приступ, и мы очнулись здесь в...

– Ну, давай.

– В ра-ю. Рауль хохочет.

– В раю? А эти там (показывает на стеклянную перегородку), это кто? Ангелы?

– Наши небесные судьи. Они ничего не говорят, они наблюдают. Они будут меня судить. Они видят мою жизнь. Видят меня маленькой девочкой. Видят меня подростком. Видят меня теперь. Они знают обо мне все.

Она обращается к «публике»:

– Простите меня. Простите меня. Ох, как я раскаиваюсь в том зле, что могла сделать.

– Это правда. Она чуть-чуть... (Он постукивает пальцем по виску.) Извините ее.

– Я хочу искупить мои грехи. Искупление. Я готова к искуплению.

Она стучит себя кулаком в грудь.

– Я была ленивой, скупой, гордой, завистливой, я лгала и даже была обжорой.

– А сигаретки у вас не будет? Саманта продолжает бормотать:

– «Господи, я не достойна того, чтобы войти в Твое царствие, но скажи одно слово, и душа моя излечится».

– А если те, кто за нами наблюдает, не ангелы, а... демоны?

– Простите и этого безбожника тоже, он не отвечает за себя.

– Мы видим «безбожника» в чужом глазу, а в своем и «апостола» не замечаем.

– Ты можешь пасть закрыть? Я пытаюсь спасти положение.

– Мне кажется, что гипотеза насчет ада правдоподобнее. Мы всегда представляли себе ад чем-то вроде пещеры-бани-талассотерапии, только жарче и противнее. А настоящий ад вот такой. Закрытое помещение, пустое, тихое, холодное. Непонятное. С ощущением того, что за тобой кто-то наблюдает, кто – неизвестно. Ад (он показывает на стекло)– это чей-то безмолвный взгляд.

– Какое несчастье жить без веры! Рауль подходит к стене и смотрит на

свое отражение.

– А если мы спокойно поразмышляем, – предлагает он.

– Мне незачем размышлять, я знаю.

– А я, глядя на вас, все больше сомневаюсь.

– Усомнись в своих сомнениях, и ты поверишь.

– Очень жаль, но я верю только в то, что вижу. А вижу я, что заперт в каком-то аквариуме вместе с женщиной в леопардовом костюмчике. Точка. Я беру себя за запястье и чувствую свой пульс. Я прикасаюсь к своей груди и чувствую стук своего сердца. Из этого я делаю вывод, что я жив и нахожусь в ясном уме и что вы, напротив, начинаете терять рассудок.

– Два года назад, – говорит Саманта, поворачиваясь к нему, – мне одолжили тигрицу из другого цирка, поскольку моя заболела гриппом. Тигрица не хотела меня слушаться. Я чувствовала, что она опасна. Только я начала работать с ней, как она бросилась на меня с открытой пастью. Несколько секунд я была в ее полной власти. Но вдруг, будто чудо какое-то, она остановилась. Потом посмотрела на меня, и я увидела по ее глазам, что на нее снизошел Святой Дух. Я встала на колени и принялась молиться, а тигрица лизнула мне щеку.

– Прямо как у святой Бландины, – произносит он насмешливо.

– Именно, как у святой Бландины. Тогда-то я и поняла, что моя жизнь принадлежит не мне, и что я – Его слуга.

Она опять опускается на колени и молится в тишине.

– И слушать такое в середине двадцать первого века! – возмущается он.

– Человек неверующий – всего лишь мешок мяса.

– Я никогда и не претендовал на что-то другое.

– Удивительно все-таки! Ты не веришь в Бога, а веришь в машины. Но технологии нас не спасут. А такие, как ты, помогают машинам превращать нас в рабов.

(Звонит телефон. Звук далекий; неясно, откуда он доносится.)

Рауль и Саманта пристально всматриваются сквозь стекло в даль. Такое впечатление, что таинственный наблюдатель забыл отключить мобильный телефон.

Телефон звонит снова. Их взгляд становится еще напряженнее.

Когда телефон звонит в третий раз, они принимаются искать глазами источник звука.

После четвертого звонка Рауль хлопает себя по одежде, роется в карманах.

– Это мой телефон! (Он достает маленький мобильный телефон.)

Рауль подносит телефон к уху, и лицо его выражает досаду.

– Кто это? – спрашивает Саманта.

– Будильник. (Он нажимает на кнопку, отключая звук.) Я использую мобильный и как будильник.

– Будильник? Так что же это, утро уже?

– Действительно, мы и не задавались вопросом, сколько времени прошло с тех пор, как нас украли.

– А по твоему мобильнику-будильнику это узнать нельзя?

Он ошарашенно смотрит на нее.

– Да, да, конечно. Телефон показывает, что последний раз я пользовался им семнадцатого декабря. А сегодня – двадцать четвертое. Значит, уже неделя прошла.

Она подходит к нему.

– Двадцать четвертое, говоришь... Рождество?

Он набирает номер, ждет. Ответа нет, он набирает другой номер.

– Не отвечают. Не соединяет. Рауль продолжает заинтригованно:

– Чего я не понимаю, так это почему нет даже слабого сигнала.

Он пробует в разных углах клетки поймать сигнал. Безрезультатно.

Он садится по-турецки рядом с Самантой, по-прежнему стоящей на коленях. Застывшим взглядом смотрит прямо перед собой.

– Саманта, я замру, словно статуя, и вы тоже. Ничего происходить не будет, зрителям станет скучно. И тогда, может быть, нас наконец отпустят.

Спустя какое-то время слышится бурчание в животе.