Девочка с медвежьим сердцем - Фрэнсис Хардинг

И сейчас, шагая по лондонским улицам, Мейкпис чувствовала знакомое покалывание – предчувствие того же возбуждения, той же опасности.

– Здесь дурно пахнет, – пробормотала она. Сегодня мать была в другой своей ипостаси, так что было вполне естественно выразить вслух свои полуоформленные мысли.

– Это из-за дыма, – отрывисто ответила Маргарет.

– Вовсе нет, – возразила Мейкпис.

Речь шла совсем не о запахе, и девочка знала, что мать ее поняла. Дело в предостерегающем обострении чувств, как перед грозой.

– Пахнет металлом. Давай вернемся домой?

– Давай, – сухо процедила мать, не сбавляя шага. – Давай вернемся домой и будем есть камни, поскольку ты не желаешь, чтобы мы заработали на хлеб.

Мейкпис всегда находила Лондон угнетающим. Здесь слишком много людей, зданий, запахов. Однако сегодня воздух был насыщен незнакомыми доселе брожением и свирепостью. Почему она нервничает больше обычного? Что изменилось?

Девочка огляделась по сторонам и увидела десятки листков, недавно расклеенных на дверях и столбах.

– Что это? – прошептала она.

Бессмысленный вопрос. Мать умела читать не лучше Мейкпис. Жирные черные буквы словно кричали с бумаги.

– Рев чернильных львов, – заметила мать.

Лондон захлестнули яростные памфлеты, печатные проповеди, пророчества, обличения короля, а иногда парламента. Мать шутливо называла все это «чернильными львами».

– Только рев и никаких когтей, – повторяла она. Последние два дня этот безмолвный рев постоянно усиливался. Две недели назад король впервые за много лет созвал парламент, и все, кого знала Мейкпис, облегченно вздохнули. Но всего через двое суток он в порыве монаршей ярости снова распустил парламент. Теперь слухи приняли оттенок зловещего ропота.

Бледное солнце, казалось, покачивалось в небе, и все ждали, когда случится нечто. Если в толпе раздавался внезапный крик, люди резко вскидывали головы.

«Началось?» – молча вопрошали они.

Никто не знал точно, что именно должно начаться, но что-то явно назревало.

– Ма… почему на улице так много подмастерьев? – тихо пробормотала Мейкпис.

И действительно, десятки молодых людей слонялись по двое-трое в переулках, торчали в дверных проемах – коротко стриженные, взбудораженные, с мозолистыми руками, привычными к работе на ткацких и токарных станках.

Самым младшим было около четырнадцати, самым старшим – лет двадцать. Им всем следовало бы сейчас трудиться, выполняя приказы хозяев, но они находились здесь.

Подмастерья служили барометром, отражавшим настроение города. Когда Лондон был спокоен, они оставались обычными парнями, что убивали время, флиртовали, задевали окружающих грубыми, но остроумными шуточками. Но в грозовом Лондоне они менялись. Темные гневные молнии невидимыми разрядами проскальзывали между ними. А порой они сбивались в буйные, неукротимые толпы, разбивали двери, а то и головы сапогами и дубинами.

Мать оглядела слонявшиеся повсюду маленькие компании и встревоженно нахмурилась.

– Их слишком много, – негромко согласилась она. – Нам лучше вернуться. Все равно солнце уже садится. И… и тебе понадобятся силы. Сегодня ночь будет теплой.

На какую-то секунду Мейкпис почувствовала облегчение. Но тут же до нее дошел смысл последней фразы. Девочка застыла, переполненная неверием и возмущением.

– Нет! – отрезала она, удивленная собственной решимостью. – Я не пойду! И больше никогда не вернусь на кладбище!

Мать смущенно огляделась, крепко схватила Мейкпис за руку и потащила в ближайший переулок.

– Ты должна! – настаивала она и, сжав плечи дочери, заглянула ей в глаза.

– В последний раз я едва не умерла, – запротестовала Мейкпис.

– Ты заразилась оспой от дочери Арчера, – не колеблясь, парировала мать. – Кладбище тут ни при чем. Когда-нибудь ты мне спасибо скажешь. Говорю же, я помогаю тебе заострить палку.

– Знаю! – воскликнула Мейкпис, не в силах сдержать раздражения. – «Волки» – это призраки, и ты хочешь научить меня быть сильной, чтобы я умела их отгонять. Но почему бы мне просто не держаться подальше от кладбищ? Если не приближаться к призракам, мне ничего не грозит. Ты постоянно бросаешь меня волкам!

– Ошибаешься, – мягко ответила мать. – Эти призраки не волки. Просто голодные тени – никакого сравнения. Но волки где-то здесь, Мейкпис, они ищут тебя и когда-нибудь найдут. Молись, чтобы к тому времени стать взрослой и сильной.

– Ты просто хочешь напугать меня, – не уступала Мейкпис. Голос дрожал, но на этот раз не от страха. От гнева.

– Хочу! Ты считаешь себя бедной мученицей, которой по ночам лижут лицо маленькие блуждающие огоньки? Но это ничто. Где-то рядом таится кое-что похуже. Гораздо хуже. Вот чего надо бояться.

– В таком случае почему бы не попросить моего отца помочь нам? – Мейкпис ступила на опасную дорогу, но зашла слишком далеко, чтобы повернуть обратно. – Бьюсь об заклад, он не оставил бы меня на кладбище!

– Он последний, к кому мы можем обратиться за помощью, – ответила мать с горечью, которой Мейкпис раньше в ее голосе не слышала. – Забудь.

– Почему? – Мейкпис внезапно поняла, что больше не может выносить в своей жизни недомолвок. Всего того, о чем ей не позволялось говорить и спрашивать. – Почему? Почему ты мне никогда ничего не рассказываешь? Я больше тебе не верю! Ты просто хочешь, чтобы я навечно осталась с тобой! Завладеть мной навсегда! Ты не позволяешь мне встретиться с отцом, потому что знаешь: он захочет быть со мной!

– Ты понятия не имеешь, от чего я тебя спасла! – взорвалась мать. – Останься я в Гризхейзе…

– Гризхейз… – повторила Мейкпис и увидела, как побледнела мать. – Он там живет? В старом доме, о котором ты рассказывала?

Она знает название. Наконец она знает название. Стало быть, можно поискать дом. Кому-то где-то должно быть известно это место.

Название казалось старым. Девочка никак не могла представить дом, которому оно принадлежало, словно тяжелый серебристый туман лежал между ней и его древними башнями.

– Я не вернусь на кладбище, – повторила Мейкпис. Ее сила воли воткнула копье в землю и приготовилась к нападению. – Ни за что. Если попробуешь заставить меня, я сбегу. Клянусь. Отыщу Гризхейз. Найду отца. И никогда не вернусь.

Глаза у матери словно остекленели от гнева и изумления. Она так и не научилась справляться со вспышками неповиновения Мейкпис. Потом все тепло словно стекло с ее лица, сделавшегося холодным и отчужденным.

– Беги, – процедила она ледяным голосом. – Если хочешь именно этого, скатертью дорога. Но когда окажешься в руках у этих людей, не говори, что я тебя не предупреждала.

Мать никогда не сдавалась. Никогда не смягчалась. Мейкпис бросала вызов – мать в ответ поднимала ставки, разоблачала уловки дочери и давила еще сильнее. А Мейкпис блефовала, угрожая сбежать, но, глядя в неумолимые глаза матери, впервые подумала, что действительно может поступить именно так.