Франчиска - Николае Бребан

бантик как можно ровнее. Килиан сидел все время неподвижно, и после долгих минут молчания она вдруг быстро, отчетливо заговорила:

— В первую очередь я хочу рассказать тебе о моем отце, потом о матери и моих трех сестрах. Две из них старше меня, одна моложе. Вполне понятно, что я постараюсь быть как можно более краткой и касаться только самой сути.

Произнося эту фразу, она продолжала играть со шнурком, глядя на свои руки каким-то отсутствующим взглядом.

— Самая суть? — ворчливо переспросил Килиан. — Это не такая простая вещь. Впрочем, сейчас уже довольно поздно.

— Это ничего не значит, — сказала она равнодушно.

Килиан уголком глаза следил за Франчиской, слегка удивляясь ей и продолжая в то же время обдумывать важный вопрос, который должен был обсуждаться на следующий день в десять часов утра на совещании с инспекторами по охране труда. Франчиска быстро заговорила.

— Моя семья — типично мелкобуржуазная, — заявила она. — Я начала понимать свою семью еще в первых классах гимназии, но взбунтовалась против нее только в последних. Разрыв с родными произошел два года назад, когда меня послали в медицинское училище.

— Разрыв… — повторил Килиан, не глядя на нее.

— Конечно, — поспешила подтвердить Франчиска, — я вовсе не лицемерка. Я откровенна и все время стремлюсь к тому, чтобы говорить только о главном. Мой дядя — епископ, а отец был священником, не обыкновенным священником, а чем-то вроде духовного чиновника-администратора. Моя мать — племянница епископа, а у сестер нет никаких занятий, они как были, так и останутся игрушками в руках матери. Я говорю, подразумевая старших сестер, потому что младшая, Анишоара, еще почти ребенок.

Килиан расхохотался, но, увидев, как возмущенно, почти гневно она повернулась к нему, постарался подавить смех и, приняв свою обычную позу, решительно махнул рукой, чтобы она продолжала.

Франчиска же серьезным сосредоточенным взглядом проследила за взмахом его руки, словно разлагая это движение на кинематографические кадры, и, как будто не поняв этого жеста, принялась пристально рассматривать правую ладонь, словно видела ее впервые, и с таким выражением лица, какое бывает у детей, когда они столкнутся с большим ежом, неожиданно выбежавшим из кустов. Килиан ждал, когда же Франчиска заговорит, не глядя на нее.

— С другой стороны, я не буду тебе говорить о религиозности и антирелигиозности, — вновь заговорила она без всякой связи с предыдущим, — даже о религии, которая на первый взгляд, согласно логическому суждению, должна была бы составлять основу нашей семьи, а также и моей жизни до настоящего времени. Пусть это тебе даже в голову не приходит!

— Нет, мне это и в голову не приходит! — хмуро и сухо откликнулся Килиан.

— Хорошо, — продолжала Франчиска, совсем не отдавая себе отчета в том, что все это звучит пародией на какой-то доклад, чего, кажется, не замечал и Килиан, который словно бы заранее знал, что духовенство и весь церковный аппарат не что иное, как особого рода буржуазия.

— Таким образом, — продолжала невозмутимо Франчиска, — речь идет о типично буржуазной семье, как я уже говорила. И я счастлива, что это так, потому что благодаря семье, родственникам и знакомым, а также благодаря самой себе, мне удалось хорошо узнать мелкую буржуазию и в какой-то степени буржуазию вообще.

Моего отца называли добрым человеком, хотя его доброта тонула в добродушной, но непреодолимой склонности к спиртному. Его женитьба была достаточно выгодной сделкой, потому что моя мать была в то время любимой и очень энергичной племянницей епископального советника, которому прочили большое будущее. Отец же был всего-навсего сыном бедного чиновника, только что окончившим семинарию, невидным из себя середнячком, каких тысячи. Однако ему повезло, кто знает, как это произошло (я, вроде бы знаю в общих чертах об этом, но не хочу входить в малозначащие детали), ему выпал случай, и он им воспользовался. И вот, — Франчиска вдруг изменила тон и, подняв вверх левую руку, с детским высокомерием произнесла: — я являюсь плодом случая, плодом «честной» семейной сделки, заключенной в лучшем классическом буржуазном стиле… Ты не подумай, — сказала вдруг быстро она, переменив резкий и назидательный тон, — ты не подумай, что я какое-то бессердечное чудовище, змей о семи головах, ребенок, который не любит своих родителей. Пожалуйста, не думай так, — настаивала она, хотя Килиан не произнес ни слова, продолжая слушать с суровым, хмурым лицом, — я их люблю, и родителей и сестер, хотя все они сплошное ничтожество. Но это уже парадокс.

Для того чтобы истина стала тебе яснее, нужно объяснить характер сделки, которую совершил отец, выбрав маму в подруги жизни. Я хочу сказать, что вначале это была жалкая идея, почти без шансов на успех, смешная, вроде лотереи. Ведь в момент трезвости (я хочу сказать — дерзости), когда отец решился просить руки племянницы епископального советника… — Здесь Франчиска споткнулась и долго смеялась, видимо, довольная своим наивным каламбуром. — Этот советник находился у епископа в опале и, насколько я помню, был даже послан в монастырь, хотя и был человеком весьма способным, что, как известно, в буржуазной среде означает быть блестящим, бесстрастным, уметь сухим выйти из воды. В епископии шесть советников, а у моего дядюшки имелась еще целая куча племянниц, претендовавших на его покровительство. Сверх того, финансовые дела у дядюшки были весьма запутанны, что часто бывает у полковников, префектов, примарей, то есть у тысяч чиновников на всем великом континенте, который именуется буржуазной администрацией. Я только хочу показать тебе, что шансы моего отца были действительно жалкими и шаткими. Но не имея никаких других, он решился, и вот родилась я. И вместе со мною существуют, дышат и мучаются миллионы живых существ, являющихся плодом того или иного стечения обстоятельств, во всяком случае плодом погони за каким-то возможным шансом, сколь бы он ни был шаток и иллюзорен, но никак не чувства. В конце концов моему отцу повезло, и повезло довольно неожиданно: советник вышел из монастыря, то есть был призван на свой прежний пост, епископ вовремя умер, советника избрали епископом, но самое главное, что мама среди других тринадцати или пятнадцати племянников и племянниц оказалась самой любимой. Таким образом на лотерейный билет выпал громадный выигрыш! Странно, что все эти дела не скрывали от нас, детей, как скрывали многое другое. Видимо, полагались на общее слабоумие всех нас, отпрысков подобных «благородных» махинаций. И нужно заметить, между прочим, что этот расчет вообще был правильным. Никто ничего не знает, даже не подозревает. Никто, во всяком случае очень немногие. Но одна весьма важная сторона этой сделки мне бросилась в глаза с самого начала, я хочу сказать, еще в первых классах