Шесть черных свечей - Дес Диллон

Остальные высказались в том же духе.

Матушка иногда рассказывает замечательную историю про то, как она рожала Кэролайн и все шло наперекосяк. Матушка с папой жили тогда в крохотной комнатке у Старой Мэри. Матушке было девятнадцать. В этот самый день Бадди Холли разбился в авиакатастрофе. Его самолет попал в снежную бурю над Клир-Лейк, штат Айова. По радио название местности звучало красиво. Прямо шикарно для места смерти. Было это второго февраля. Я это четко знаю, потому что день рождения у нашей Кэролайн третьего. Радио только и делало, что крутило «Пегги Сью», и «Так приходит настоящая любовь», и «Настанет день». Полдня матушка смотрела на теплые отблески ламп на белой грязной стене и мечтала о своем собственном доме. О том, как будет светиться ее собственный приемник. О том, как она и Пэт (так зовут нашего папу) уютно устроятся на диване у кроватки спящего малыша. У кроватки, а не у выдвижного ящика.

Матушка ждала, когда же придет боль, но пока все было спокойно. Никаких перемен в ее состоянии не произошло и к ужину. Старая Мэри и две ее сестры, Лиззи и Сара, то и дело спрашивали матушку, все ли с ней ладно.

У Старой Мэри было шесть сестер. То есть всего их было семеро, и дочек у Старой Мэри было семеро. Говорят, матушка Старой Мэри тоже была одной из семерых, но тут уже ничего не узнаешь наверняка, семья распалась, когда многие ирландцы бежали в Шотландию и в Америку. После ужина матушка, как всегда, легла на кровать в крохотной комнатке. За ней отправился и Пэт. Казалось, он волнуется больше, чем она сама. Ей же было нехорошо. Обычно она задремывала после ужина, а тут сон не приходил. Сначала ей показалось, что у нее расстройство желудка, и она пожаловалась Пэту:

— Что-то меня тошнит, Пэт, живот крутит. Зря я так наелась за ужином, ой зря.

Пэт скосил на матушку глаза, но головы не повернул. Как лежал, так и лежал. Сердце Христово осеняло их обоих. Казалось, Пэт сейчас пойдет на кухню и позовет Старую Мэри, и тетю Лиззи, и Сару. Но он завис между двумя мирами. Они лежали в молчании целую вечность. Потом пришла боль.

— Пойди на кухню и скажи матери, — сказал папа.

— Да нет, не будь дураком. Это не то. Слишком уж гладко.

Но папа не отстал. Они спорили шепотом, ведь они жили не в своем доме. Папа все-таки уговорил матушку, и та отправилась на кухню и сказала все Старой Мэри.

— Роды у тебя начались, дружок, — ответила та. Будто роды — это что-то простое. Что-то будничное. Она даже не поставила чашку со спитым чаем на стол, когда произносила эти слова, — гадала на чаинках для Лиззи и Сары.

— Не вызывай пока «скорую помощь»! — крикнула матушка.

Старая Мэри сказала, что не вызовет, пока матушка не попросит. С Лиззи и Сарой они все время глупо улыбались друг другу. Они вспоминали свои первые роды. Тогда они сами были молоды и Тяп-ляп со своими трущобами только-только начал разворачиваться. И детишки тогда помирали ни за понюх табаку. Ведь первенцы-то у Лиззи и Сары умерли — и одной недели оба не прожили. Они сказали об этом своим мужьям, когда те вернулись домой от печей. Мужья их поутешали одну ночь, но скоро все вернулось на круги своя, только появилась страшная пустота, которой раньше не было. Хотя потом они нарожали еще детишек и темнота прояснилась, однако пустота не исчезла совсем. Сейчас они тешили себя надеждой, что у матушки все выйдет как надо. Теперь-то с этим делом все обстоит намного лучше, хотя, конечно, всякое может случиться. Как и раньше.

Матушка вернулась в комнатку и легла рядом с Пэтом.

Часам к шести Сара, Лиззи и Старая Мэри так и сновали туда-сюда. В тот вечер сестрицы подали Алисе и Пэту больше чашек чая, чем во всю их последующую жизнь.

— Как ты, милочка? — только и спрашивали они, и слабая улыбка была у них на устах.

Матушка захлопывала дверь и шумела:

— Убирайтесь, не у вас ведь болит, а у меня!

А они опять вваливались в комнатку, бормоча:

— Хорошо, милочка, хорошо, только не волнуйся.

Пэт прямо не знал, куда глаза девать от ужасного унижения. Он очутился в самой середке бабских дел. В пивной с дружками было бы сподручнее. А тут от него никакого толку: сиди на краешке кровати, будто большой пацан, вот и все. Точно — что большой пацан. Лучше и не скажешь.

Тетушки прекратили мелькать перед глазами, сделали радио потише, понизили голоса, прямо как на поминках, и стали прислушиваться к чему-то. Матушке уже казалось, что они с Пэтом останутся в этой крошечной комнатке навеки. Время-то идет и идет, а они все здесь.

Но тут пришла ужасная боль, будто огромная рука схватила ее за талию и безжалостно сжала. Страшная боль.

— Вызывайте «скорую»! — закричала она. — Пэт, скажи же им, чтобы они вызвали «скорую»!

Старая Мэри и Лиззи влетели в комнату, и взяли матушку за руки, и приласкали. Пэта прогнали. Сара помчалась к Матчи в кабак — звонить. Мужики в кабаке отставили свои кружки, прикрыли их крышками и высыпали на улицу. «Скорая» прикатила в полседьмого и увезла роженицу. Мужчины улыбались ей вслед. Женщины тоже вышли из дома, и вся улица махала ей на прощанье.

Вместе с матушкой в «скорой» была еще только акушерка.

Когда они миновали газовые фонари Кирк-стрит, матушке вдруг стало очень страшно. Ведь все попрощались с ней, будто проводили в последний путь.

Мужчины вернулись в кабак и прихватили с собой Пэта. Крышки были сняты с кружек. У Матчи всякий мусор со стропил вечно сыпался прямо в пиво. Потолка-то в кабаке не было. Рабочие из Тяп-ляпа принялись угощать Пэта и напоили его.

Роддом в Беллшилле был переполнен, и ничего не оставалось делать, как везти матушку в Ланарк, в другой роддом. Это теперь Ланарк вроде и не очень далеко от Коутбриджа, а в те времена казалось, что до него как до Луны. Матушка слышала, как водителю велели ехать в Ланарк. Акушерка поглядывала то на водителя, то на его напарника, то на часы и покусывала при этом губу. Вернувшись в машину, она очень старалась, чтобы ее голос звучал спокойно. Но лицо у нее оставалось озабоченным.

— Тут полно, милочка. Сейчас покатим в Ланарк, там есть свободные койки.

Матушка помнит, как она глотала слюну и глядела на акушерку. Ей хотелось, чтобы Старая Мэри была рядом. Или Сара. Или Пэт. Или хотя бы Лиззи. Наверное, на дорогах было ветрено — матушку мотало из стороны в сторону. Она ведь впервые в жизни ехала на машине, не говоря уж про «скорую». Ни у кого из ее знакомых машины не было. Мили через три ее затошнило как салагу. Акушерке показалось, что матушка уже рожает. Она стала кричать водителю, чтоб ехал быстрее.

Но тот и так гнал на предельной. По крыше барабанил дождь, скрип стеклоочистителей доносился то с одной стороны, то с другой, и от этого у матушки еще сильнее кружилась голова. То и дело вспыхивали молнии, разгоняя тьму. Несколько раз машина останавливалась, потому что акушерка думала, что ребеночек вот-вот родится. Все признаки были налицо. Но тревога всякий раз была ложной. Ни одна живая душа не показывалась, когда машина тормозила на обочине. Ни одна душа.