Приключения Пуха на Земле и в Космосе - Людмила Одинцова

Но никаких особых талантов за собой я не замечал. Это меня сильно огорчало. Неужели я так и не найду себя? Не совершу что-нибудь необыкновенное, обязательно героическое? Так я страдал, в основном, перед обедом, пока удивительное событие одного прекрасного дня не перевернуло весь мой внутренний мир.

День был действительно чудесный. Тепло, солнечно, пахло отогретой землей и молоденькой травкой. Я лежал на крылечке и сонно наблюдал за воробьями, которые копошились у порога в пыли. Так мне было хорошо, что даже чириканье не раздражало.

Воробьи, видимо, решили, что я сплю. И тут один, самый нахальный, залез в мою миску, которая стояла в беседке, и потянул оттуда оставшуюся от завтрака макаронину.

Какой наглец! Я этого стерпеть никак не мог!

– Что ты делаешь, маленький нахал! Пошел вон отсюда! – заорал я, вскочил и бросился к миске.

Для всех несобак это звучало: «Ав-ав-ав-ввав-ай-яй!» Я немножко не рассчитал, споткнулся и полетел с крыльца. И покатился бы кубарем, но на последнем «авв-яй!», самом звонком, я вдруг почувствовал, что лечу! По-настоящему!

Я перемахнул через крыльцо, через клумбу и шлепнулся рядом с перепуганным воробьем. От удивления я даже не попытался его цапнуть. Никогда в жизни я не видел эту противную птицу так близко. До сих пор сожалею, что упустил такой удобный случай.

Воробья как ветром сдуло, а я сел на хвост, соображая, что это было. Оглянулся на крыльцо – ого-го! Даже если бы я получил хорошего пинка ногой, не залетел бы так далеко! Без чуда тут точно не обошлось. Я съел макаронину, чтобы больше никто на нее не покушался, и поплелся, озадаченный, на свое нагретое место на крыльце. Нужно было все хорошенько обдумать.

Весь вечер я много думал, и даже меньше обычного грыз Мамин туфель с каблуком-«шпилькой». Утром следующего дня я остался дома один. И пока никто не мог мне помешать, я решил вспомнить: как это у меня вчера получилось взлететь? Я носился по комнате как угорелый, пару раз свалился с дивана и один раз, слишком разогнавшись, врезался в дверь.

Но ничего не получалось. Я приуныл и залез на подоконник разглядывать прохожих. Один неприятный мальчишка, проходя мимо по тротуару, показал мне язык. Я оскорбился и обругал его как следует. И тут вспомнил!

Разбежаться хорошенько – это еще не все! Я вчера взлетел на самой верхней ноте своего лая! «Ав-авав-ав-ав!» Значит, кроме разбега нужен еще и разлай! Ну, я и разлаялся. И – чудо! Заработало! Я полетел!

К обеду я уже понял, что делать, чтобы взлететь. Сначала нужно присесть на задние лапы, собраться, сосредоточиться, потом представить себе что-нибудь возмутительное, которое непременно хочется облаять и укусить, и – вперед! Какая-то чудесная сила сама поднимала меня вверх!

Я так налетался, что когда Девочка Люда пришла из школы, лежал на своей подстилке, высунув язык, и тяжело дышал. И бока у меня ходили вверх-вниз, как у лошади. Девочка Люда даже испугалась:

– Что с тобой, ты не заболел? – и бросилась мерить мне температуру. Хорошо, что она не читала книжек по ветеринарии и сунула градусник мне подмышку, как человеку. А не как положено собаке… ну… сами знаете куда. Температура оказалась повышенная – целых тридцать восемь и семь десятых градуса. Это для людей она повышенная, для собак такая температура вполне нормальна. Но Люда, как я говорил, специальных книжек не читала и этого не знала.

Когда домой вернулась Девочка Ира, я лежал, обмотанный поперек живота ватным компрессом. На голове у меня лежал сложенный вчетверо мокрый носовой платок. А Девочка Люда пыталась влить мне в пасть из ложечки чай с лимоном и малиновым вареньем. Старшая сестра спасла меня от этих процедур, веско заявив:

– У больной собаки нос должен быть сухой и горячий.

Девочки по очереди трогали мой нос, пока я не расчихался, и решили наконец, что он даже слишком мокрый. После этого меня отпустили. Девочка Люда тайком дала мне котлетку от своего обеда. Потом пришла Ира и тоже дала мне свою котлетку. Тоже тайком.

Я валялся с набитым пузом на подстилке и мечтал о том, как я буду завтра отрабатывать повороты, снижения и наборы высоты… В конце концов мне приснилось, что я выполняю петлю Нестерова над голубятней. Это такой сложный летательный вираж. Я врезаюсь на полной скорости в стаю голубей. Голуби разлетаются в разные стороны и удивленно каркают. А я хватаю их зубами за ноги…

Я забыл сказать, что жили мы в длинном одноэтажном доме на несколько квартир. У каждой квартиры был отдельный вход со двора и отдельное крылечко. Рядом с нами поселилась старушка – Соседка Марковна. Она была из тех тетенек. Я определил это сразу же, когда она пришла к нам домой и сказала Маме:

– Здравствуйте, моя дорогая! Зашла просто так, поболтать. По-соседски. А то все одна да одна, поговорить не с кем… А что, у вас собачка есть? А я-то думаю, кто это мне ночью спать не давал – очень звонкая собачка!

От такого наглого вранья я даже зарычал! Я сплю как убитый, только лапами иногда «бегаю», а от этого никакого шума не бывает.

Мама собиралась на работу, как всегда опаздывала, поэтому ответила коротко, стараясь загородить меня дверью:

– Есть собачка. Дочка очень просила…

– А! Очень хорошая девочка. Только ваша девочка сегодня со мной не поздоровалась! Такая хорошая девочка, а такая невоспитанная. Вам бы надо ее научить все-таки… Вы, наверное, все время заняты, некому ребенка вежливости научить…

– Извините. Я обязательно с ней поговорю, – ответила Мама, старательно отпихивая меня от двери. Как будто догадалась, что мне ужасно хочется укусить тетку за противную ногу в коричневом чулке и меховом тапке.

И я почувствовал, что Маме тоже хотелось цапнуть Соседку за что-нибудь. Странно только, почему она этого не сделала? Ведь ей-то никто не скажет: «Фу! На место, невоспитанная собака!»

Если бы я был человеком, я столько всяких приятных вещей мог бы делать и не бояться, что мне крикнут: «Фу!» Но тут я подумал: тогда я никогда не научился бы летать. Ведь люди не гоняются с лаем за воробьями, когда те лопают из их мисок. Во всяком случае, я никогда о таком не слышал и не видел ничего подобного. Даже по телевизору.