Великие умы России. Том 7. Илья Мечников - Глеб Буланников

– Меня зовут Илья Мечников, я учусь в гимназии. Я пришел, чтобы попросить вас об одолжении. В последнее время я читал много трудов по зоологии, и мне кажется недопустимым, что ученые много исследуют сложные организмы и обходят тему простых. По анатомии человека мы знаем достаточно много, но вот об инфузориях и прочих – ничего. Я бы хотел заняться изучением протоплазмы. Конечно, под вашим руководством.

Масловский встал из-за стола, показывая намерение закончить разговор, и сказал:

– Сначала вы должны кончить гимназию. Здесь вы правы, к сложному нужно идти от простого.

Тогда Мечников пошел к другому профессору – Щелкову.

Щелков принял его с интересом. Разговор с молодым человеком вселил в него уверенность, что перед ним Моцарт от зоологии.

На лекции Масловского Мечников все равно ходил. Присаживался на последний ряд и стенографировал.

Масловский читал лекции в полной уверенности, что его отповедь имела успех.

В выпускном классе Мечников решил, что хочет получать образование в Германии.

– Учиться зоологии в Харьковском университете мне не у кого. Щелков – физиолог, Масловский – консерватор. Мне нужно ехать в Москву или Петербург, а лучше за границу, в Вюрцбург, – говорил он родителям.

Те пожимали плечами.

Илье нужно было доказывать.

Он перестал ходить к Щелкову и занялся подготовкой к экзаменам. Только золотая медаль могла уверить родителей, что наука – его призвание.

Подготовка не заняла много времени. Большинство литературы, которую нужно было прочитать, Мечников уже пересказывал в «Союзе науки».

Во время экзаменов в город приехала итальянская оперная труппа. Мечников не пропустил ни одного спектакля.

Сдать экзамены это не помешало.

В комиссии сидели представители Харьковского университета. Мечников поразил их зрелостью. Он рассуждал и говорил не так, как остальные. Никакого инфантилизма, шуток. Обстоятельно, убедительно, аргументированно. Говорил аккуратно, чтобы не сказать чего-нибудь материалистического. Программу он знал досконально. Не к чему было придраться. Пятерки и изумленная похвала.

В аттестате написали:

«Юноша по степени своего умственного развития признан способным к университетскому образованию и награжден золотой медалью».

Путь в Германию был открыт.

С тех пор как в Харькове он сел в поезд, его била приятная дрожь от предвкушения встречи с лучшими естествоиспытателями в мире.

В Лейпциге, где Мечников решил остановиться на пару дней, он пошел в книжный магазин. Нужно было набрать книг, чтобы прибыть в Вюрцбург готовым.

Он долго ходил по городу, отыскивая нужное место. Сворачивал в случайные переулки, пересекал незнакомые улицы, заглядывал в книжные витрины. Наконец пришел.

Набрал бездну специальной литературы, сложил штабелями в связки и вышел на улицу. Оглянулся вокруг, поправил резавшую плечо бечевку и вдруг понял, что не знает, как идти обратно.

По-немецки он говорил, но, чтобы обратиться за помощью, нужно было хотя бы помнить название улицы. Он стал блуждать, надеясь увидеть знакомое здание.

Прошло два часа. У Мечникова болела спина. Он нес с десяток книг. Знакомая улица показалась на перекрестке, но радость была теперь атрофирована.

Он понял, что один во всей стране. Один.

В Лейпциге он даже не стал ночевать.

В душе оставалась надежда, что в Вюрцбурге его тепло встретит профессор Келликер, ему там понравится и все отрицательные эмоции затухнут на фоне радушного наукограда.

Ничего подобного. В университете были каникулы, и он был пуст, как трансильванский замок. Занятия должны были начаться через два месяца.

Мечников сделал последнюю попытку вступить с Германией в дружеские отношения. Он узнал, где живут русские студенты, и пошел к ним.

Они приняли его холоднее Антарктики.

Он поехал домой.

Он склонился над письменным столом, разглядывая написанное в гимназической тетради.

На душе была обида. Он совершил непоправимую ошибку.

В Панасовке его встретили без тени осуждения. Потраченными деньгами не попрекали. Не сердились. Успокаивали.

Теперь он должен учиться в Харькове. Там, где вряд ли ощутимо продвинется на научном пути. А мог бы ставить опыты среди лучших зоологов мира. Работать с гениями.

В тетради он нашел записи опытов над инфузориями. Там была перспективная догадка. Как же развернуть эту тему?

Он стал писать статью. На небосклоне появилась луна. Потом она исчезла, и улица утонула в темноте. Он сидел за столом. Показался краешек солнца – Илья все сидел и писал.

Написав статью, он запечатал ее в конверт, указал адресат: Москва, Московский императорский университет, научному журналу «Бюллетень Московского общества естествоиспытателей».

И пошел в почтамт.

В обществе прочитали исследование и согласились напечатать.

Это стало новым ударом для Мечникова. Через месяц после отправки письма он понял, что ошибся. То, что он назвал в статье размножением, на самом деле было вырождением. Дегенерацией. Он послал письмо с просьбой не печатать его работу, но, видимо, торопился и указал неверный адрес.

Мольбы отчаявшегося Мечникова ушли в рейд по почтовым станциям Российской империи.

Мечников держал в руках книгу и жадно читал.

Профессора Щелкова не оказалось дома.

Книга была «Путешествие из Петербурга в Москву».

Он читал с полчаса, когда открылась дверь и вошел Щелков. Безэмоциональный и флегматичный, он не стал тратить время на любезности и трепотню и сразу предложил Мечникову тему для исследования. Отношение между мышечной тканью позвоночного и стебельком сувойки (вид инфузории).

Мечников окрашивал стебелек, чтобы отслеживать сокращения. Сокращения случались очень редко. Поэтому окрашивать приходилось с полсотни раз.

На мышечную ткань это похоже не было.

Он опубликовал результаты, и в Германии ему ответили. Зоолог Кюне писал, что результаты – брехня, все не так.

Мечников был мнительным, как всякий подросток. Ему было 18 лет.

Он провел те же опыты по второму кругу и получил те же результаты.

Кюне опять ответил язвяще.

Спор бы не закончился никогда, если бы не выяснилось, что ошибаются оба.

Он понял, что не зря ездил в Германию, когда прочел книгу, купленную в Лейпциге.