Веспасиан. Фальшивый бог Рима - Роберт Фаббри

До Сабина дошла вся глубина собственной неправоты.

— То есть, если бы его осудили мы, жрецы могли бы призвать чернь к повиновению, и та бы их послушалась. И если бы мы в придачу продемонстрировали силу, это отбило бы всякое желание бунтовать.

— Именно, — насмешливо произнёс Пилат. — Наконец до тебя дошло. Итак, Ирод, мы должны положить этому конец прежде, чем последователи Иешуа станут баламутить народ. Скажи, что мне делать?

— Ты должен прийти во дворец рано утром.

— И отменить приговор?

— Нет, коль Иешуа наконец в твоих руках, ты не можешь оставить его в живых. Ты должен помирить жрецов с чернью, чтобы та и дальше повиновалась им.

— Да, но как?

— Тем, что заменишь еврейское побивание камнями римской казнью на кресте.

* * *

— Этот человек должен умереть, — прошипел Пилату первосвященник Кайафа. Облачённый в роскошные долгополые одежды, в комичном шёлковом тюрбане, усыпанном драгоценными каменьями, с длинной седой бородой, он напомнил Сабину скорее восточного царька, нежели жреца. С другой стороны, судя по размерам и пышности иерусалимского храма, иудаизм — религия богатства. Её жрецы могли позволить себе любые излишества на деньги бедняков, которые те несли в храм, в надежде на то, что их суровый еврейский бог проявит к ним милосердие.

— И он умрёт, — ответил Пилат. В такую рань — в первые часы после рассвета — прокуратор никогда не бывал в хорошем настроении. Вот и сейчас он с трудом сдерживал раздражение. — Но умрёт как римлянин, а не как еврей.

Сабин стоял рядом с Иродом Агриппой, наблюдая за столкновением двух самых влиятельных фигур провинции. Было видно, что оба терпеть не могут друг друга, особенно после того, как Пилат с нескрываемым злорадством указал на западню, которую Иешуа подстроил Кайафе, и как тот по причине своей политической близорукости в неё угодил.

— Чтобы избежать мятежа, — продолжал Пилат, — который, судя по имеющимся у меня донесениям, готовили Иешуа и его сторонники, ты должен действовать так, как я тебе приказал, причём немедленно.

— Ноя могу быть уверенным в том, что ты поступишь так, как и обещал?

— Ты сегодня нарочно такой непонятливый? — рявкнул на жреца Пилат, не в силах больше сдерживать клокотавшую внутри злость. — Потому что в данном случае мы на одной стороне. Всё уже готово, приказы отданы. А теперь ступай!

Кайафа развернулся и — собрав остатки достоинства, на какое только был способен после того, как его фактически выставили вон, — вышел из прекрасного, с высоким потолком, парадного зала. Зал этот был главным украшением дворца покойного Ирода Великого, который тот построил в восточной части верхнего города.

— Что скажешь, Ирод? — спросил Пилат.

— Думаю, он сыграет свою роль. Солдаты готовы?

— Готовы. — Пилат повернул налитые кровью глаза к Сабину. — Ты получаешь возможность искупить свою оплошность, квестор. Делай так, как велит тебе Ирод.

* * *

Сабин с Иродом шагали к выходу из дворца. С каждой минутой шум беснующейся черни становился всё громче. Выйдя из высоких, полированных дверей из древесины ливанского кедра, они очутились лицом к лицу с огромной толпой народа, запрудившей площадь перед дворцом. Те, кому не хватило места на площади, забили до отказа широкую дорогу, что вела наверх, к храму и Крепости Антонии.

Поскольку день только начинался, тени были длинные, а в воздухе ощущалась прохлада. Бросив взгляд налево, Сабин увидел на холме Голгофы, что высилась за воротами Старого города, крест. Его всегда оставляли стоять там, в промежутках между казнями в качестве назидания для черни, дабы смутьяны и подстрекатели помнили, какая судьба их ждёт, если они посмеют посягнуть на власть Рима.

Кайафа стоял на верхней ступени дворцового крыльца, воздев руки в попытке угомонить толпу. Вокруг него собралось около десятка жрецов. Позади них, охраняемый Павлом и храмовой стражей, стоял Иешуа. Руки связаны, на голове окровавленная повязка.

Постепенно шум стих, и Кайафа начал свою речь.

— Что он говорит? — спросил у Ирода Сабин.

— Призывает к спокойствию. А сейчас он говорит им, что по причине его популярности у простого народа, Иешуа должен быть помилован и выпущен на свободу в знак божьей милости по случаю Пасхи.

По толпе прокатились ликующие возгласы. Кайафа умолк. Выждав несколько мгновений, он снова воздел руки, призывая всех умолкнуть.

— А сейчас он просит всех разойтись по домам, — переводил Ирод. — Говорит, что Иешуа будет немедленно отпущен.

Сабин, затаив дыхание, наблюдал, зная, что скоро настанет его черёд действовать. Кайафа повернулся и кивнул Павлу. Тот принялся нехотя развязывать пленнику руки.

— Давай! — прошипел Ирод. — И постарайся не говорить глупостей.

— Этот человек — пленник римского Сената! — проревел Сабин, шагнув вперёд. Позади него Лонгин уже выводил из дверей дворца полцентурии легионеров. Те быстро взяли в кольцо храмовую стражу и их бывшего пленника. По дороге от Крепости Антонии уже шагала когорта легионеров, которая, подойдя ближе, встала стеной за спинами у толпы, загораживая собой все пути к бегству.

— Что всё это значит? — возмущённо крикнул Сабину Кайафа, чересчур театрально играя свою роль.

— Сенат требует, чтобы этот человек, Иешуа, предстал перед наместником цезаря, прокуратором Пилатом, — громко и чётко ответил Сабин, и его голос разнёсся по всей площади. В толпе начали раздаваться возмущённые выкрики после того как те, кто говорили по-гречески, перевели его слова своим товарищам. С каждой минутой шум делался всё громче. Солдаты когорты за спиной у толпы обнажили мечи и принялись ритмично бить ими в щиты.

Из дверей дворца, в сопровождении еврея в рваной одежде, покрытого кровоподтёками, показался Пилат. Пройдя мимо Сабина, он встал рядом с Кайафой и жестом потребовал тишины. Крики и стук мечей о щиты смолкли.

— Мои руки связаны, — заявил он и, скрестив запястья, воздел их над головой. — Квестор Тит Флавий Сабин от имени Сената потребовал, чтобы я судил Иешуа за то, что тот, называя себя царём иудейским, призывал к восстанию против цезаря. Будучи слугой Рима, я не могу отклонить такое требование.

Если Иешуа будет признан виновным, приговор ему вынесу не я — ваш прокуратор; его приговорит сам Рим. Я же умываю руки, ибо моей воли здесь нет, а есть только воля Сената. — Он на мгновение умолк и вытолкнул вперёд еврея, с которым вышел к толпе. — Однако в знак моей доброты и милосердия я, дабы воздать честь вашему празднику, освобожу другого Иешуа, который, насколько мне известно, вам дорог. Иешуа бар Аббаса.

Под одобрительный рёв толпы Пилат столкнул его вниз по ступеням, и вскоре тот уже исчез в людской массе среди всеобщего ликования.

— Ну всё, жрец, они получили своё утешение. Теперь ты своей властью прикажи им разойтись, прежде чем я отдам приказ их перебить, — прошипел первосвященнику Пилат и повернулся, чтобы уйти. — Ирод, пойдём со мной.