Высокое напряжение - Андрей Кивинов

— Может. Если он сам себе руки связал.

— Понятно. Благодарю за новость.

— Заходите ещё.

Паша положил трубку. Вытягивать из Королёва подробности не имело смысла, он сам ещё ничего не знал.

— Поехали, «жмурик» образовался. Вовчик, записку оставь мичуринцам, что мы на происшествии. Пусть сидят и ждут, мало ли помощь понадобится.

— Кому-кому?

— Спортсменам нашим.

— А почему мичуринцам?

— Потому что груши околачивают.

Дом на Вишнёвой стоял во дворе послевоенной застройки. Барельефы и бутафорские балкончики нелепо топорщились в пространство. Барокко времён позднего социализма. Неширокий свод арки соединял дом с соседним. Весь квартал был застроен аналогичными шедеврами в три этажа. Обитали на Вишнёвке — так в большинстве своём обзывали эту улицу в микрорайоне — трудящиеся с местного завода, потому что дома были ведомственными. Дворы со своим, устоявшимся бытом, в отличие от новостроек, имели нехитрые традиции, жильцы знали не только соседей по дому, но и по кварталу, что для крупных городов практически несвойственно.

Возле подъезда стоял УАЗик с номером отделения на боку. «Пролетарский гнев» прибыл на место далеко не первым, что не удивительно — транспорт в это время суток на заслуженном перерыве после часа пик.

В подъезде было достаточно прохладно. Местный участковый, признав своих, кивнул на дверь.

На площадке стояло несколько человек из руководства РУВД. Обитая коричневым дерматином дверь была чуть приоткрыта, и из помещения тянуло противным запахом начавшегося разложения.

Ребята поздоровались с начальством. Шеф розыска сухо кивнул в ответ. Ему сейчас не позавидуешь — назначили на должность, и как прорвало — «мокруха» за «мокрухой». И все глухие. За этот месяц уже седьмая. Приятного мало. А в Главке как смотрят — почему это, товарищ дорогой, до вас всё тихо-мирно было, а теперь по два убийства в неделю, и ни одно не раскрыто. Погорячились мы с вашим назначением.

Начальник розыска был мужиком неплохим, большинство понимало, что от него мало что зависит, и где-то сочувствовало.

Таничев заглянул в приоткрытую дверь.

— Что там?

— Парень. Лет восемнадцати. Лежит на диване, руки связаны за спиной, в комнате бардак.

— Установили?

— Пока нет. Мы не рылись до экспертов.

— Понятненько. С экспертами я договорюсь, в обиде не будут. Всё равно, другими уже натоптано.

Таничев кивнул Паше. Тот зашёл следом. На двери следы взлома отсутствовали. Квартира была двухкомнатной. Ужасный беспорядок присутствовал везде, начиная с прихожей и заканчивая кладовыми, не говоря уже о комнатах.

Парень лежал в дальней комнате, лицом вниз. Руки спутаны скотчем для оклейки окон. Всё стало ясно с первого взгляда. По всей спине растеклось грязно-бурое пятно, резко контрастирующее с белой футболкой.

— Ножом?

— Да. Вон, рукоятка на ковре. Лезвие, наверное, в теле.

— Бедняга. Хуже всего, когда в спину.

— Ты что, пробовал?

— Я не к тому. Как поросёнка зарезали. Спокойно, сзади.

— Да. Что творят, суки!

Петрович осторожно повернул голову мертвеца. Волосы застыли в запёкшейся крови. Должно быть, парня сначала оглушили. Тело лежало где-то дня два, но, благодаря тому, что форточка была открыта, воздух не отличался особой спёртостью и вполне можно было обходиться без противогаза.

— Глянь, чегой-то у него с руками?

Петрович перевел взгляд. Между пальцами обеих рук остались следы засохшей крови.

— Не знаю…

Паша двумя пальчиками, за уголок (а то эксперты и в самом деле могли вой поднять) взял валяющуюся на журнальном столике общую тетрадь.

— Что там?

— Медицинская карта. Чернов Юрий Сергеевич семьдесят пятого гэ-рэ, уроженец Челябинска, живёт там же, улица то ли Цвеллера, то ли Швеллера, тут неразборчиво.

— Был такой. Говорят, кучу людей повесил в революцию. Соратник[1]. Фотки пацана нет?

— Не. Прививки, краснуха, опять неразборчиво, анализы всякие.

— Да он, кто ж ещё? Вот так и бывает. Растёт, растёт, прививочки, осмотры, анализы. А потом… Н-да. Перепиши данные — и на выход. Эксперты приехали.

Под окном послышался шум подъехавшего экспертного автобуса.

Паша бегло осмотрел журнальный столик, но, кроме учебников средней школы и чёрного корейского плейера, ничего не обнаружил. Под раскрытым учебником математики лежали отпечатанные на машинке листы с экзаменационными билетами.

Паша нагнулся и взглянул на «шапку» текста.

«Санкт-Петербургская морская техническая академия».

Положив на место медицинскую карту, он вслед за Таничевым направился к выходу.

На площадке публики прибавилось. Старший эксперт уже читал лекцию Таничеву о последствиях нарушения первоначальной обстановки места происшествия, о проблемах идентификации и о последних достижениях в области мировой криминалистики. Суть всей этой нотации можно было выразить в трёх словах: «Ну ты мудак!»

Таничев, конечно, догадывался, что идентификация — вещь необходимая, и не обижался, понимая правоту эксперта.

Среди прибывших Паша заметил незнакомого суетливого парнишку лет двадцати с небольшим, в райотделе раньше не числившегося. Завидев Гончарова, тот резко отделился от начальствующей группы и, вытянув вперёд шею, подал Паше руку:

— Шаминский, из Главка. Ну, что там у нас?

— «Глухарь», что ж ещё?

— Ай-яй-яй… Так-так-так. Тебя, вообще, как звать?

— Паша.

— Да, вот такие дела. Надо работать, ай-яй-яй. Слушай, раскроете — сразу в приказ. Всех! Давайте, мужики. Что творится, что творится!.. Любая помощь от нас — пожалуйста. Зелёную улицу, Слава, зелёную улицу.

— Я не Слава, я Паша.

— Да, да, извини, — суетливый Шаминский отошёл открывать «зелёную улицу» эксперту.

В квартиру больше никто не заходил. Ждали следователя прокуратуры. Наконец прокурорский «жигуль» припарковался рядом с остальным транспортом.

На площадку поднялся следователь местной прокуратуры Иголкин — мужичок лет двадцати пяти, одевавшийся явно не у лучших кутюрье Питера. Мятый костюм-двойка хорошо сочетался с резиновыми кедами, галстуком и бейсболкой-сеточкой с надписью «Калифорния». Из-под кепочки торчали длинные волосы, слегка подёрнутые завитком. Лицо же Иголкина было подёрнуто следами вчерашнего вливания.