Говорит и показывает Россия - Аркадий Островский

Большевики, взявшие власть в огромной стране, действовали во имя утопической, милленаристской идеи, не считаясь с реальностью жизни, ломая эту реальность и насилуя ее[5]. Первым делом они захватывали типографии и телеграф, устанавливали монополию на печатное слово. Слова использовались не для описания действительности, а для сокрытия фактов и искажения реальности. Советская система держалась на двух столпах – лжи и репрессиях. Лживые слова оправдывали репрессии. Репрессии подкрепляли и насаждали ложь. Противоречие между действительностью и ложью разрешалось с помощью двоемыслия – психологического механизма, описанного Джорджем Оруэллом в романе “1984”. Однако система, созданная силой слова, от слова и погибла. Советский Союз развалился не потому, что у него закончились деньги, а потому, что у него закончились слова.

“Жить не по лжи” – как написал в день своего ареста Александр Солженицын – было единственным способом разрушить систему. Парадокс, впрочем, заключался в том, что только полуправда в газетах могла привести к возникновению свободных от цензуры СМИ. Сквозь трещины в системе в виде первых прямых телетрансляций и публицистических статей на свет начала прорываться реальность. И в этих условиях Советский Союз выстоять не смог. Как говорил Александр Яковлев, главный идеолог перестройки, чтобы захватить Кремль, нужно было захватить телевидение. Именно вокруг телевизионных центров и телебашен разворачивались главные и кровавые бои в момент распада СССР. В 1990-е годы российское телевидение и крупнейшие газеты оказались в руках либерально настроенной и прозападной элиты. Однако в итоге элита, лишенная чувства исторической ответственности, использовала медиаресурсы для личного обогащения и укрепления собственной власти, а не для обустройства страны.

Путина, никому не известного сотрудника КГБ, телевидение за считанные месяцы превратило в президента России. И именно телевидение он первым делом взял под свой контроль, что и позволило ему уничтожить альтернативные центры власти, перетянув на свою сторону одних, посадив или выдавив из страны других и распределив командные высоты в экономике между друзьями по Петербургу и бывшими соратниками по КГБ. Телевидение стало для него главным орудием власти, и оно же превратилось в главное оружие в “гибридной войне” вначале с Грузией, а затем с Украиной.

Сильвио Берлускони, бывший премьер-министр Италии, медиамагнат и друг Путина, однажды заметил: “То, чего не показывают по телевизору, просто не существует”. Путин же пошел еще дальше: то, чего не существует, с помощью телекартинки он превращает в реальность. И аннексия Крыма, и война на Украине были результатом как раз подобной операции. Информационные войны вели к реальным, исчисляемым тысячами, жертвам. Те, кто командовал и командует информационными силами, разжигая ненависть и агрессию в собственном населении с единственной целью – удержать в своих руках власть и деньги, не являются оголтелыми националистами, помешанными на идее мирового господства; но они и не простые пешки на шахматной доске диктатора.

Это умные, хорошо образованные люди, начавшие карьеру во время перестройки и добившиеся успеха в 1990-е, при Ельцине. Сегодня они выступают в роли демиургов, создающих реальность. Возможно, они тоже когда-то хотели “как лучше”, но то, что в итоге у них получилось “как всегда”, не было случайностью или роковым стечением обстоятельств. Так вышло не само собой, а в результате их стараний и их личного выбора. Могло статься и иначе. Какие медиа и какая страна – это, в сущности, один и тот же вопрос.

Вечером 25 декабря 1991 года без пяти минут семь Михаил Горбачев быстрым шагом прошел по кремлевскому коридору в комнату № 41, заполненную фотографами, осветителями, звукоинженерами и операторами, которым предстояло запечатлеть последнюю речь президента СССР. В руках у него были текст его выступления и указ о сложении с себя полномочий президента СССР и главнокомандующего его вооруженными силами. Горбачев сел за стол, отложил в сторону бумаги и взглянул на часы. “О, у нас еще много времени”, – сказал он сам себе. Иронии никто не оценил. Через минуту Советский Союз станет историей, а вместе с ним – и его президент.

Пока все ждали, когда часы покажут ровно семь, у стола возник энергичный, крупный, седой человек с волевыми, почти патрицианскими, чертами лица. Он наклонился к Горбачеву и уверенно произнес: “Не подписывайте ничего сейчас. Прежде всего [вы скажете]: «Я хочу подписать указ о сложении с себя полномочий». Камера наезжает… отъехала… потом начнете”. Человеком, случайно попавшим в кадр, был Егор Яковлев, руководитель советского телевидения и бывший главный редактор “Московских новостей” – важнейшей перестроечной газеты. Именно он убедил Горбачева в том, что его последние дни на посту президента СССР должны быть сняты советскими и американскими телевизионными группами. Результатом съемок должен был стать документальный фильм “Уход”.

Последний час перед записью отречения Яковлев и Горбачев провели вместе, но сейчас Горбачев смотрел на него так, будто видел впервые. Пролистав лежавшие перед ним бумаги, Горбачев сказал: “Я его просто подпишу, да и все, и будем двигаться”. Затем резко повернулся к своему пресс-секретарю, Андрею Грачеву, взял ручку и попробовал ее на чистом листе бумаги. “Лучше бы помягче”, – сказал Горбачев[6]. Президент телекомпании CNN, прилетевший в Москву, чтобы взять интервью у Горбачева в последний день его пребывания на посту, протянул ему свою шариковую ручку Montblanc. Горбачев взял ее и размашисто подписал свой последний указ. Часы пробили семь, и Горбачев начал свое выступление. “Его голос поначалу звучал глухо и неестественно. Было ощущение, что он вот-вот может дрогнуть, как и его подбородок,” – рассказывал Грачев; но постепенно голос окреп[7].

Как вспоминает один из присутствующих, когда Горбачев закончил речь, около него вновь появился Егор Яковлев. Ему показалось, что Горбачев говорил недостаточно уверенно, и он предложил записать речь заново. Горбачев изумился: предложение Яковлева было не только бестактным, но и абсурдным. Историческое событие – это не цирковой номер. Его нельзя отрепетировать или повторить, как нельзя “перезаписать” развал империи. Развевавшийся над Кремлем флаг СССР был спущен навсегда, его место занял российский триколор.

Советского Союза на карте мира больше не было. Через несколько минут Горбачев передал “ядерный чемоданчик” Ельцину. Российские журналисты быстро потеряли интерес к бывшему президенту. Парадокс, но в фильме об уходе Горбачева рассказчиком выступил американский журналист Ричард Каплан, а сняла его команда телекомпании NBC, которую привлек Яковлев и которая дневала в Кремле, пытаясь запечатлеть все, что касалось последних часов Горбачева у власти. Как записал в своем дневнике помощник Горбачева Анатолий Черняев, “если б не это – остался бы М. С. в информационной блокаде до самого своего конца в Кремле. Но и это – симптоматично – позорно для нас, что только западные ТВ-журналисты вертелись вокруг него, олицетворяя ту значимость Горбачева для всего мира, которую западная общественность ему справедливо придает”[8]. Причиной этому было не только разное отношение к фигуре Горбачева, но и разное понимание того, что считать историческим событием. В советском сознании историческое значение того или иного события определялось государством и его идеологией. Для западных СМИ личность важнее идеологии. Горбачев для них был фигурой исторической и во многом трагической. Для советских граждан к концу своего правления он стал фигурой мало значимой.