Крокодилова свадьба - Денис Лукьянов

— Нет, это действительно-действительно сон! В прямом смысле. Ну посмотрите — сверкающий и тонкий, с элементами, которые в общей композиции не поддаются объяснению — вытянутая область груди, огромный ободок полумесяцем над головой и черные каблуки — хотя черный здесь совсем не к месту! Понимаете, в этом вся и задумка — платье такое же понятно-непонятно-абстрактное, как любой сон…

Шляпс боялся даже представить, какие костюмы придумывает Бальзаме для мужчин. Но, к облегчению, вокруг копошились только девушки.

Наконец, кожаная сумка опустела, и Бальзаме разглядел на стуле…

С его точки зрения, какую-то полную безвкусицу.

Там лежало некоторое подобие бронзовой металлической коробки средних размеров, к которой был привинчен широкий цилиндр. С другой стороны коробки располагалось небольшое окошко, а сверху торчала маленькая воронка.

Рядом стопочкой лежали толстые, похожие на стеклянные, пластины — но только затемненные, отдающие зеленоватым оттенком, совсем не прозрачные, а мутные.

— Я думал, это выглядит как-то симпатичнее… — огорчился Бальзаме.

— К чему тут лишняя красота, — Шляпс, все это время просидевший на корточках, наконец пристально уставился на хозяина дома. Сначала мужчина выдержал паузу. — Ну?

— Ох! — воскликнул Чернокниг, и его длинный пышный парик словно бы подпрыгнул от неожиданности. — Дорогие мои, надеюсь вы все готовы?

Девушки закончили пудрить носики, поправили нелепые прически и еще более нелепые головные уборы.

— Ну, дальше полагаюсь только на ваш вкус, — улыбнулся Бальзаме, задрав длинный нос и сделав шаг назад. Хотя, обычно во вкус других людей кутюрье не верил — все вокруг для него зачастую казалось одной большой безвкусицей.

Шляпс вздохнул и выпрямился. Обежав комнату взглядом, мужчина остановился на ажурных, словно бы вырванных из другого измерения, шторах, и задернул их.

Еще раз изучив шторы с таким вниманием, словно вместо них висел какой-то шедевр живописи, требующий рассмотрения мельчайших деталей, Диафрагм Шляпс одобрительно хмыкнул.

Назвать это улыбкой было все равно, что окрестить священника богохульником. Хотя, раз от раза случается и такое, особенно если дело касается еще и прекрасной цыганки, но не будем углубляться в подробности и статистику — шутка она и есть шутка. Этим дополнением она, кстати, окончательно испортилась.

— Ну, как вам?

— Очень-очень ничего, со вкусом!

— Теперь вы командуйте балом. Мое дело — просто поймать момент.

Бальзаме раздал пару-другую команд, и девушки выстроились в живую очередь. Одна из моделей — та самая, в платье, которое и не платье вовсе, а настоящий сон — уже стояла на фоне штор.

Шляпс взял свою бронзовую коробку, потом — одну из мутно-зеленых стеклянных карточек. Он засунул ее в отверстие прямиком в корпусе коробки, словно монету в щелку копилки.

Мужчина полез в карман плаща, порылся там и извлек стеклянную ампулу. Откупорив ее, Диафрагм высыпал выглядящий уж слишком по-алхимически порошок в воронку.

— Не рванет? — задал резонный вопрос слегка напрягшийся Бальзаме, который все это время наблюдал за процессом через плечо Шляпса. — А можно вопрос?

— Я хочу ответить нет и прервать лишний разговор, но, как понимаю, времени у вас навалом.

— Простите, правда интересно. И как это штука…

— Она называется светопарат, чтобы вам было проще.

— Да нет, я не про вашу короб… простите, светопарат. Ох, какая сложная терминология у вас! Я хотел спросить — как в принципе эта люминография работает?

Шляпс опять выдал некое подобие улыбки — складывалось ощущение, что его все детство кормили лимонами.

Бальзаме же сделал жест руками — и модель замерла в элегантной позе. Ну, если на чистоту, поза была бы элегантной, не будь на особе конкретно этого платья.

Шляпс снял крышечку с бронзового цилиндра, обнажив линзу, и посмотрел в окошко. Потом нажал на маленький рычажок — внутри зашуршали шестеренки, двигающиеся благодаря потоком маги, которые вихрились и пронизывали все вокруг.

Щелчок, яркая вспышка — и из воронки вверх повалил дым. Стеклянная карточка выскочила из прорези, как тост из тостера.

Бальзаме удивленно уставился на мутную карточку — она оставалась темной. И лишь постепенно, словно невидимый художник только-только просыпался, на ней прорисовались белые линии. Тоненькими венами, они собрались в картинку — детализированную, но будто бы нарисованную в негативе. Модель замерла на темной и мутной карточке, отобразившись в бело-сине-фиолетовых тонах.

Диафрагм аккуратно вытащил карточку и передал Бальзаме. Тот поднял ее и принялся рассматривать, подставив под свет магических ламп.

— Да, вы правильно догадались. Так изображение будет видно лучше — если подставить под свет. Только не переборщите…

— Выглядит правдоподобнее, чем если бы это рисовал художник! Хоть и в странных оттенках, но что-то есть в этом такое… загадочно-невероятно-таинственное!

— А по-моему, ничего особенного. Обычная люминка.

Шляпс вставил еще одну карточку в прорезь. Снова нажал на рычажок, снова — вспышка.

Бальзаме закашлялся, из прорези выскочила еще одна готовая люминка, а из воронки вверх повалили тонкие клубы дыма.

Честер Чернокниг, словно бы заряженный ударом молнии, скользил по углам, поправлял свечи, столовые приборы и, в принципе, все, что можно хоть как-то поправить. Тяжело быть перфекционистом, когда ты организуешь свадьбы: на сто гостей приходится сто тарелок, сто бокалов, двести салфеточек, сто одна именная карточка (запасная всегда ставится тому родственнику, который сказал, что подумает, приходить или нет), сто вилок и один свадебный торт. И глаз дергается каждый раз, когда что-то лежит не на своем месте, нарушая общую композицию. Хоть это и не входит в прямые обязанности свадебного церемониймейстера, приходится добиваться, чтобы все были идеально.

Даже если приборы расставлены просто для того, чтобы прикинуть композицию и рассадку гостей.

Мадам Крокодила сидела за большим обеденным столом, сияющим чистотой, и задумчиво смотрела в никуда — ни то погрязнув в мыслях, ни то рассматривая пылинки.

— Кстати, как вы относитесь к мороженому? — Честер продолжал вносить предложения. Видимо, разговорчивость у братьев Чернокнигов была в крови.

Аллигория вышла из некоего транса и направила растерянный взгляд на Чернокнига, который замер с серебряной вилкой в руке.

— Только если оно ванильное…

— О, отличный вкус! Я тоже ем ванильное, — Честер возобновил скольжение. — Так вот, представьте. Начало церемонии — полная темнота — и тут в зал вносят горящее мороженное в кубках! Ах, эффектно?

Чернокниг не просто подчеркивал слова интонацией — он поджигал их, чтобы те пылали эмоциями. Честер махал руками так, будто постоянно нежно и аккуратно замешивал тесто. Это и маханием-то назвать было нельзя — скорее какое-то плавное тисканье воздуха.