Санки, козел, паровоз - Валерий Генкин

Как мало прожито — как много пережито…

Надсон

Поехали.

11 декабря 1932 г.

6-го числа я помирилась с Ростей. Дело было так. Я стояла с девочками у входа в рабфак, вдруг подбегает Ира С. (Тайна инициала! Из боязни наглых глаз, охочих до маминых секретов? — В.З.), зовет меня за угол. Вижу — стоят Ростя и Леля К. Зовут меня гулять. Сперва я шла с Лелей, а Ира с Ростей. Они о чем-то говорили, а мы беседовали об учебе. Потом я пошла с Ростей. Он старательно избегал моих взглядов, и разговор не клеился. Говорили о катке и прочих безделицах. Потом я решила спросить у него, чем вызвана эта холодность последних дней. И вот что я поняла из его слов. Он говорит, я не пойму его сомнений, но ему кажется, если мы разойдемся, будет лучше, тем более что я этого хочу. С чего он взял, что я хочу с ним расстаться, уж не с того ли, что я ему не звонила, а дала событиям развиваться своим ходом? Ростя сказал, что в последнее время я ставлю себя выше его. Странно. На чем он это основывает?

Пора спать, уже поздно.

Только что звонила Росте, просила прийти ко мне. Он согласился. Я не ожидала — после того, что 13-го было на катке. А было вот что. Пошли мы на каток: я, Ростя, Ира П. и Володя. (Понял! Понял, почему была Ира С. — чтобы отличить от Иры П., всего-то. — В.З.) Сошли на лед. Ноги у меня дрожали жутко. Но потом раскаталась. Должна заметить — Ростя хорошо катается, но со мной не хочет. Говорит, вдвоем кататься ни с кем не будет. В общем, я каталась с Володей Суворовым. Правда, домой шла с Ростей.

27 декабря 1932 г.

А сегодня еще новость: Ростя отказался встречать с нами Новый год. Можно сделать определенный вывод: когда мы год назад поссорились, он тоже не захотел встречать с нами Новый год — хотел все кончить, и встречать Новый год вместе было бы неловко. Если и теперь он не хочет, значит, все кончено.

И еще я узнала: когда Росте нравилась Тася Платонова, еще в техникуме, она нравилась и его товарищу А.М., но этот последний ради Рости заглушил в себе чувство. А теперь, когда Ростя со мной (был), А.М. проводит время с Тасей. Ростя же, узнав об этом, сказал: «Посмотрим, что будет, когда мы встретимся с ней на катке». Неужели он станет отбивать ее у товарища (уж не говоря о том, как поступает со мной)?

17 февраля 1933 г.

Мне кажется, я никогда так не любила его, как теперь. Да, только тот, кто теряет, может понять цену потери. Не могу выразить словами, что творится со мной. Он не знает, как важен для меня каждый его взгляд, каждый жест… Такой камень на душе. И я начинаю плакать. Какой-то второй голос твердит мне, что он любит меня по-прежнему: ведь он опять целовал меня, был ласков. А потом возвращалось равнодушие. Это больнее всего — холодная вежливость. Я начинаю верить, что любить можно только раз в жизни. Никогда не смогу позволить кому-нибудь из ребят (даже в будущем — мужчин) того, что позволяю Р. Я не смогу два раза отдать свою душу. Он собирается уехать в Хабаровск. Я просила взять меня с собой. Его окончательного ответа пока не знаю. Как же я буду счастлива, если мы будем вместе! Я хочу быть только с ним, чувствовать его близость, любить и знать, что и он любит меня. Если б он захотел этого, я бы согласилась и на это, хотя сейчас я только хочу быть всегда рядом с ним.

Теперь у меня глаза вечно на мокром месте. Читаю, занимаюсь — а вспомню о Росте, и слезы сами текут. Раньше я никого не любила, только принимала любовь, вернее, ухаживание ребят. Но как мне теперь противны их прикосновения! Иногда даже здороваться ни с кем не хочется за руку, чтобы рука осталась чистой для него.

За что ты так обращаешься со мной! Кому я это говорю? Ведь он меня не слышит. Он занят… Где? Кем? Не мной… Ну что ж делать. Ведь меня нельзя любить.

Надо заниматься, а я не могу — в голове только Ростя. Вот что странно: до Рости на мои занятия ничего не влияло. Было два разных мира — мир занятий и мир развлечений. А теперь Ростя заслонил собой все миры. Они слились в нем одном.

А еще я сегодня устроилась на работу, в мастерские Центрального телеграфа. Буду настоящим слесарем-механиком, а не как в ФЗУ.

21 февраля 1933 г.

Мама сегодня сказала: «К тебе все будут хорошо относиться, потому что ты сама ко всем открыта. Но мужчины в тебя влюбляться не будут, их тянет к сильным, эгоистичным женщинам, ты для этого слишком хороша». Бедная мама, слишком высокого обо мне мнения. Но в остальном, пожалуй, права. Видно, нельзя меня любить.

Сейчас читала статью Ленина о Толстом. Не могу сосредоточиться, а ведь надо писать сочинение.

24 февраля 1933 г.

Ростя был сегодня.

25 февраля 1933 г.

Я давала Р. прочитать, что написано здесь. Он попросил показать и старое. Думаю, после этого у него изменится мнение обо мне. Ведь там все с 13 лет. (Первый дневник я так и не нашел. — В.З.) Он говорил, что не смутился бы даже, окажись девушка, которую он сейчас любит, когда-то в прошлом проституткой. К тому, видно, что я могу не стесняться своего прошлого, записанного в дневнике. Я чуть не рассмеялась. Вряд ли он нашел там что-нибудь настолько интригующее. Хотя не очень-то ему было приятно читать об Ире — ведь я в порыве злости столько гадостей написала о его сестре.

Вчетвером ездили на лыжах. Хорошо. Целый день на горках. Были Ростя, Ира П. и «братишка» Борис. А когда мы остались с Р. одни — такое счастье.

26 февраля 1933 г.

(Почерк резкий, очень разборчивый, плохо с запятыми. Настолько, что пришлось их, запятые, вставлять — иначе смысл терялся окончательно. Вот эта запись рокового мужчины в мамином дневнике. — В.З.)

Ни одного намека на улыбку не было во время чтения твоего дневника. Я не смеялся даже тогда, когда твоя фантазия хватила через край и ты писала о том, чего, если память мне не изменяет, вовсе не было. Неправильно истолковала, а частью даже извратила ты мои слова, где я говорил, будто того, что имело место между нами (речь шла, и ты поняла это, о физической стороне наших отношений), больше не будет. Здесь ты нафантазировала, будто я боюсь, что не смогу владеть собой. Нет, Леля, только однажды не смог я совладать с собой — больше этого не случится.

Теперь о наших отношениях: я думаю, что у нас с тобой могут быть самые лучшие товарищеские отношения. Ты в дневнике задавала вопрос: «Иль он не тот, иль я не та?» Да, Леля! И ты, и я — не те, и, главное, между нами уже не то и, кажется, уже не может быть того, что было. Что касается безграничного доверия, которое ты, по твоим словам, питала ко мне, то дневник мне показал обратное.

А еще скажу о том, что ты, наверное, электрифицирована, ибо от любых прикосновений по тебе проходит электрический ток.

Прости, что так откровенно.

Р. Седых

P.S. Когда пишешь, трудно высказать то, что думаешь, и тем более в такой микроскопический отрезок времени на данном историческом этапе.