Пески Марса - Артур Кларк

Пока же с сотрудниками, работавшими в других отделах, Дирк встречался только в столовой. Эту маленькую столовую Межпланетного общества посещали все сотрудники, начиная с генерального директора. Дирекция столовой проявляла необычайную изобретательность и склонность к экспериментам, и, хотя время от времени происходили кулинарные катастрофы, обычно еда была очень вкусной. Насколько мог судить Дирк, Межпланетное общество не зря хвасталось тем, что кухня здесь самая лучшая на южном берегу Темзы.

Поскольку время ланча для Дирка было, как Пасха, переходящим праздником, он каждый день видел в столовой все новых и новых людей и вскоре стал узнавать большинство сотрудников в лицо. На него никто не обращал внимания: в здании было полным-полно залетных пташек из разных университетов и промышленных компаний со всего света, и, по всей видимости, к нему относились как к очередному ученому гостю.

Представители его колледжа, через посредство посольства США, подыскали для него маленькую съемную квартиру всего в нескольких сотнях метров от Гросвенор-сквер. Каждое утро он шел пешком до станции метро «Бонд-стрит» и доезжал до станции «Ватерлоо». Он быстро научился избегать утренних толп и редко опаздывал на работу. Рабочий день здесь был ненормированным: хотя Дирк порой засиживался в кабинете до полуночи, в это время в здании еще шла работа — шум в основном доносился из научно-исследовательских отделов. Часто для того, чтобы немного отвлечься и размяться, Дирк отправлялся на прогулку по пустым коридорам. При этом он брал на заметку, какие отделы ему следует в один прекрасный день посетить официально. Во время этих прогулок он узнал о Межпланетном обществе намного больше, чем из сложных схем, которыми его снабжал Мэтьюз — причем эти схемы он выдавал только на время, а потом забирал.

Зачастую Дирк проходил мимо приоткрытых дверей, за которыми располагались лаборатории или мастерские, где царил беспорядок и где мрачноватые техники сидели, глядя на оборудование, которое явно не желало вести себя пристойно. Если было слишком поздно, это зрелище слегка затуманивалось клубами табачного дыма, а где-нибудь на почетном месте стояли электрический чайник и его старенький заварочный собрат. Порой Дирк оказывался рядом с лабораторией или мастерской в моменты технического триумфа, и, если он забывал об осторожности, его приглашали для распития рискованной жидкости, которую инженеры постоянно производили самостоятельно. Так он завел знакомства со многими людьми и при встрече с ними здоровался, но по имени знал не больше десяти человек.

В свои тридцать три года Дирк Алексон все еще был не в ладах с повседневным миром. Он был счастливее в общении с прошлым, с книгами и, хотя много путешествовал по Соединенным Штатам, все же по большей части вращался в академических кругах. Коллеги считали его стабильным, ровным работником, наделенным безошибочной интуицией, столь необходимой при разрешении сложных ситуаций. Никто не знал, станет ли он великим историком, однако его исследование, посвященное роду Медичи, было признано выдающимся. Его друзья не могли понять, как человек с таким одержанным темпераментом способен настолько точно проанализировать мотивы и поведение этого раздираемого страстями семейства.

Казалось, чистая случайность привела его из Чикаго в Лондон, да он и сам это сознавал. Совсем недавно он почти освободился от влияния Уолтера Пейтера[11]: маленькая, но весьма плотно набитая персонажами сцена Италии эпохи Возрождения потеряла свое очарование — если такое милое слово было применимо к этому микрокосмосу интриг и убийств. Дирк менял область интересов не в первый раз и боялся, что не в последний, поскольку он все еще искал дело, которому мог бы посвятить жизнь. Как-то раз, переживая депрессию, в разговоре с деканом обмолвился, что, пожалуй, только в будущем мог бы найти достойную тему для исследований. Эта вскользь оброненная и лишь наполовину серьезная жалоба совпала по времени с письмом из Фонда Рокфеллера, и Дирк опомниться не успел, как его отправили в Лондон.

В первые несколько дней его преследовал призрак собственной некомпетентности, но он по опыту знал, что так бывает всегда, когда начинаешь новую работу, и со временем это почти перестало его беспокоить. Примерно через неделю он почувствовал, что более или менее сносно представляет себе структуру организации, в которой столь неожиданно оказался. К нему начала возвращаться уверенность, и он смог немного расслабиться.

Еще на последних курсах университета он начал вести дневник. Правда, время от времени он про него забывал, но теперь снова начал фиксировать свои впечатления и описывать события повседневной жизни.

Эти заметки, которые он делал для себя, помогали ему управлять собственными размышлениями и в дальнейшем могли послужить основой для создания официальной версии его работы.

«Сегодня 3 мая 1978 года. Я в Лондоне ровно неделю — и пока не видел ничего, кроме районов, примыкающих к Бонд-стрит и вокзалу Ватерлоо. Когда погода хорошая, мы с Мэтьюзом после ланча обычно прогуливаемся вдоль реки. Мы пересекаем Новый мост (который построен всего лет сорок назад!) и идем либо вниз по течению Темзы, либо вверх, а потом снова переходим по мосту в районе Черинг-Кросс или Блэкфэйрз. У нашей прогулки несколько вариантов — по часовой стрелке или наоборот».

«Альфреду Мэтьюзу около сорока. Он мне очень помогает. У него необычное чувство юмора, но я ни разу не видел, как он улыбается, — все шутки он произносит с абсолютно бесстрастным выражением лица. Похоже, свою работу он знает хорошо — намного лучше, я бы сказал, чем Мак-Эндрюс, который, по идее, является его начальником. Мак лет на десять старше: он, как и Альфред, закончил факультет журналистики и специализируется по связям с общественностью. Он высокий, стройный, с виду вечно голодный. У него легкий шотландский акцент, который исчезает напрочь, когда он волнуется. Это о чем-то говорит, но я пока не догадываюсь о чем. Он неплохой человек, но я не считаю его слишком умным. Всю работу, по большому счету, выполняет Альфред, и друг друга они недолюбливают. Порой трудновато сохранять хорошие отношения с ними обоими».

«На следующей неделе я надеюсь начать знакомиться с сотрудниками и продвинуться вперед в работе. В особенности мне хотелось бы сойтись поближе с членами экипажа — но к ним меня пока не подпускают. Считают, что сначала я должен побольше узнать об атомных двигателях и орбитах планет. Обо всем этом мне должен на следующей неделе рассказать Альфред — так он говорит. Еще я надеюсь выяснить, как вообще мог сформироваться такой удивительный гибрид, какой представляет собой Межпланетное общество. Типично британский компромисс, но в документах я нахожу слишком мало информации о том, как образовалась эта организация, представляющая собой массу парадоксов. Она пребывает в состоянии хронического банкротства, но при этом тратит порядка десяти миллионов в год (фунтов стерлингов, а не долларов). Правительство имеет весьма ограниченную власть над администрацией Межпланетного общества, и в чем-то эта организация так же автократична, как ВВС. Но когда на Межпланетное общество нападают в парламенте (что происходит каждый месяц), всегда находится какой-нибудь министр, который встает на защиту этого учреждения. Возможно, Мак все же более умелый организатор, чем мне кажется!»