Филин - Андрей Воронин

Ты должен остановить процесс.

– Если ты платишь – не вопрос. Но вернемся к «Камасутре». Советую прочитать тебе раздел «Любовные укусы и удары». Ты кусаешь любовниц?

– Остановись где-нибудь, – сказал Геннадий Павлович водителю, – этот тип мне надоел. Он взялся учить меня «Камасутре».

– Если злишься, значит, не кусаешь. Делом твоим я займусь, но сперва завершу уже начатое. Уходить надо так же красиво, как и пришел.

Машина резко вырулила к тротуару, проскочив светофор первой, и замерла с работающим двигателем. Серебров выбрался из салона. Автомобиль тут же сорвался с места и скользнул в поток, сверкнув напоследок тонированным стеклом.

Серебров еще раз взглянул на бумажку, прикрыл глаза, пошевелил губами, беззвучно произнося фамилии по памяти, и бросил на бумагу прощальный взгляд. А затем методично разорвал ее на мелкие кусочки, настолько мелкие, что на каждом из них вместилось не более одной буковки, и, вальяжно шагая, как сеятель, разбрасывающий зерна, распылил мелкие белые клочки над асфальтовым полем. Бумажки тут же подхватил ветер, и они безвозвратно исчезли, как исчезает опостылевший за зиму снег под лучами весеннего солнца.

Пачка денег оттягивала карман. Серебров сунул руку в правый карман, уравновесив пиджак. Он прошел еще метров двести по одной из центральных улиц, затем сел в такси, назвал адрес. Закурил в салоне и откинулся на спинку сиденья. На его лице читалось удовлетворение, как у всякого профессионала, безукоризненно и в срок закончившего работу. Такое выражение бывает у хирургов после сложнейшей операции, когда уже становится ясно, что пациент спасен, и спасен исключительно благодаря умению и мастерству медиков.

В одиночку можно совершить многое – закрыть грудью амбразуру дота, направить пылающий самолет на колонну вражеской техники. Но в деликатных и тонких делах лучше действовать вдвоем. Есть слова, которые даже с глазу на глаз не скажешь, их должен передать кто-то другой. Они должны быть произнесены вкрадчивым шепотом, с грустной дрожью в голосе, по секрету: «Только смотрите не говорите, что я вам это сказал. Договорились? Обещаете?» И часть работы сделана, причем очень важная часть.

Такой помощник у Сереброва имелся. Стороннему наблюдателю они казались абсолютными противоположностями. Если Серебров был высокий, статный, то его приятель Герман Богатырев – маленький неуклюжий толстяк, но по-своему симпатичный. Он был вечно чем-то озабочен, решал пустяковые задачи, придавая им невероятную важность. Оторвется, например, у него пуговица в пиджаке – для Германа это трагедия и занятие на целый день. Он примется бегать, искать иголку, обсуждать достоинства разных ниток, шнырять до самого закрытия по всевозможным магазинам, подбирая нужную пуговицу. И естественно, кончалось все это тем, что он пришивал ее ржавой иголкой единственной нашедшейся дома ниткой. То же случалось и с каблуками, и с авторучкой, и с компьютерной мышкой. Все Богатыреву было не так, во всем он умудрялся найти изъян.

Эта черта характера Германа Богатырева смешила Сереброва донельзя. Он, глядя на приятеля-толстяка, буквально падал, заходясь от хохота, на диван и, качая головой, прикрывая рот ладонью и вытирая слезы, говорил:

– Герман, угомонись, не занимайся чушью. Купи новый пиджак, купи новые носки, купи авторучку.

Не ищи ты для нее чернила, не меняй в ней перо, выброси.

Но Герман не унимался. И тогда Серебров брал авторучку, разламывал ее на глазах у Германа и бросал в мусорное ведро. Богатырев чуть не рыдал, лишившись привычной вещи, но слезы мгновенно испарялись с его излишне выпуклых глаз, с припухших век и выгоревших ресниц: Серебров великодушно, королевским жестом извлекал из кармана собственный дорогой «Паркер» или вечную зажигалку и дарил приятелю.

– Если тебе, Герман, нужны носки, возьми в шкафу, там их целый воз, все новые, нераспечатанные. Выбери любые – черные, коричневые, только не дури мне голову, не создавай проблемы там, где их нет.

– Понял, Сергей, – растопырив пальцы, словно ладони упирались в невидимое стекло, Герман пятился к шкафу.

И тут же начиналась новая трагедия: попробуй выбери из дюжины одни! Герман взвешивал носки на руках, тер пальцами, разве что на зуб не пробовал. Мял ткань, вызывая зубовный скрежет у Сереброва, а затем выбирал самые неподходящие по цвету к брюкам и туфлям. Напяливал и тут же осматривался по сторонам, выискивая себе новую проблему.

Сегодня у Германа Богатырева, сорокапятилетнего мужчины, серьезных проблем пока еще не возникло, если не считать неожиданно кончившейся зубной пасты. Взять новый тюбик у Германа рука не поднималась, он надеялся выдавить из старого еще одну порцию. За зубами Герман Богатырев следил отчаянно. У него в карманах водились зубочистки, ниточки, палочки, бутылочки с эликсиром. Он расхаживал по квартире в полосатом узбекском шелковом халате, мокрую после душа голову прикрывала тюбетейка.

Он улыбнулся, когда увидел Сергея:

– Ну, как прошла встреча?

– Как всегда, – сказал Серебров, вытаскивая из кармана брикет денег и бросая им в Германа. Тот на лету, ловко, как спаниель сухарик, поймал деньги и принялся шуршать купюрами. Зажмурившись, протрещал ногтем по углам пачки и самодовольно хмыкнул:

– Получилось. А ты боялся.

– Это ты боялся, что не получится. Есть и новый заказ.

– Какой?

– Денежный. Но о нем в следующий раз, теперь же займемся финалом прежнего заказа. Мой уход обставим красиво.

Герман посмотрел на будильник. Рассвирепел, схватил будильник и принялся его трясти, словно копилку, из которой пытался вытрясти последнюю монету, последний гривенник.

– Чтоб ты сдох! Не работает! Когда хочет – звенит, когда хочет – останавливается.

– Тогда выкинь.

– Ну да, выкинь… Вещь еще хорошая.

– Будильник должен звенеть вовремя, – назидательно произнес Серебров, опускаясь на диван и забрасывая ноги на журнальный столик.

– Выкинь! Легко тебе говорить, он денег стоит.

«Сейко» все-таки, а не «Маяк» или «Заря».

– Выкинь, я сказал, – поддельно свирепея, пробурчал Сергей, хотя в душе забавлялся жадностью своего друга.

– Нет уж, я его занесу в мастерскую, прослежу, чтобы отремонтировали прямо у меня на глазах. А то они такие, эти часовщики, – шестеренку какую-нибудь выкрутят и вставят старую, батарейку использованную всунут. У меня на глазах они ничего такого не сделают.

Вдруг будильник оглушительно зазвенел. Испуганный Герман Богатырев разжал пальцы. Будильник мгновение провисел в воздухе, затем грохнулся на пол, развалился на три куска. При этом он продолжал звенеть.

Серебров зашелся от хохота, а Герман смотрел на испорченную вещь, уже прикидывая в уме, как при помощи аптечных резинок и скотча можно собрать обломки в одно целое.