Аттила, Бич Божий - Росс Лэйдлоу

— Оставь его! — прокричал Аэций. Развернув лошадей, они с Титом скакали на помощь товарищу. Взнуздав коня у самого края покрытого тиной болота, полководец припал к земле и протянул руку Виктору, которого тянуло вслед за лошадью.

— Оставьте меня, господин, — попросил Виктор. — Вы не должны подвергать себя такому риску. Пусть схватят меня, зато спасетесь вы.

— Не будь глупцом, — оборвал его полководец. — Тебя убьют; конные не берут пленных.

Схватившись за руку командира, Виктор позволил вытянуть его из трясины.

— Садись позади меня, — приказал Аэций и вскочил в седло. Молодой батавианец уже занес ногу над лошадью, но тут раздался легкий свист, и в спину ему вонзилась стрела. Виктор приглушенно вскрикнул, кровь хлынула у него из горла, и он рухнул наземь.

Преследователи приближались. Первые трое были уже в нескольких десятков стадий, четвертый, более тяжеловесный, отставал от них, но не намного.

— Твой тот, что справа! — прокричал Аэций Титу, развернув Буцефала и устремившись навстречу двум другим.

На какие-то доли секунды время, казалось, остановилось для Тита. Как во сне, отложились в его голове несущественные детали: застывшая в воздухе рука его противника — та, что выпустила стрелу, убившую Виктора; шлем с длинным гребнем, защитной носовой стрелкой и кожаными наушами с железными чешуйками, придававший всаднику древний, почти гомерический вид; щит с изображенными на нем волками, стоящими на задних лапах; копыта лошади, поднимающиеся и опускающиеся не быстрее галерных весел…

Усилием воли Титу удалось взять себя в руки. Всадник мчался на него со скоростью молнии, на ходу пытаясь вытащить из прикрепленного к седлу кожаного колчана новую стрелу. Выхватив из ножен меч, длинную spatha, Тит успел отмахнуться им от атаковавшего его лучника, но промазал и лишь чудом не вылетел из седла. Столкновения, правда, удалось избежать, но пролетевший мимо него противник развернул скакуна и готовился к новому выпаду. Как опытный наездник, Тит заметил, что конь неприятеля выказывает признаки беспокойства: животное рвануло в сторону и натянуло удила. В какой-то момент либо всадник, либо лошадь потеряет самообладание, решил он. Скорее всего — всадник, чья неуверенность в себе передалась коню. Восточная конница еще не успела прийти в себя после жарких боев на персидском фронте; и те, кому пришлось отражать натиск бывших превосходными наездниками персов, вполне могли растерять боевой дух. Уповая на то, что лошадь его противника начнет дергаться и так или иначе подведет своего хозяина, Тит направил коня на врага, постаравшись слиться с животным в единое целое.

Все произошло так, как он и предполагал. Когда неприятель выпустил в его направлении стрелу — она со свистом пролетела рядом со щекой Тита, — испуганная стремительным приближением вооруженного мечом всадника лошадь заржала и встала на дыбы. Когда стальное лезвие, пробив кость, вошло в тело лучника, Тит едва удержался в седле. Краем глаза он успел заметить, как, выронив лук, его противник схватился за грудь и плашмя свалился на землю. Несколько мгновений он еще бился в конвульсиях, затем затих.

Обернувшись в сторону Аэция, Тит, к ужасу своему, увидел, что дела у того обстоят гораздо хуже. Одного из двух нападавших полководцу удалось убить, и теперь он на мечах сражался со вторым конником. Воспользоваться луком последний уже не мог, но главная опасность исходила не от него, а от четвертого конника, закованного в броню catafractarius, который вот-вот должен был прийти на помощь товарищу.

Времени на раздумья не оставалось, и, пришпорив коня, Тит устремился навстречу этому гиганту. Одним своим видом тот кого угодно мог привести в смятение: руки и ноги опоясаны многослойными металлическими ободами; все тело защищено соединенными между собой чешуйчатыми железными пластинами; лицо и голова целиком скрыты за сферической формы шлемом, что делало его мало похожим на человека. Покрыта броней была и его лошадь, голова и круп которой спрятались за прессованными стальными листами. В руке уже готовый к атаке catafractarius держал тяжелое длинное копье, смертоносный kontos, которым можно было пронзить человека, словно кролика.

Глядя на эту, казавшуюся практически неуязвимой, машину смерти, Тит все же заметил у catafractarius одно-единственное незащищенное место: узкую щель между шлемом и скрывавшими туловище латами. «Второго шанса у меня не будет», — подумал Тит, вкладывая в удар всю свою мощь. К его счастью, сила движения мчавшегося на всех порах навстречу противника помогла ему не промахнуться. Тит с трудом удержал равновесие, когда сраженный его мечом catafractarius прогрохотал мимо; из горла железного монстра фонтанами била кровь.

Оставшийся в одиночестве лучник счел за благо прекратить сражение с Аэцием и ускакал прочь — благоразумие взяло верх над храбростью. Тем временем лошадь catafractarius замедлила свой ход и, наконец, в нерешительности замерла на месте; ее хозяин безжизненно болтался в седле.

— Ты спас мне жизнь, — произнес Аэций, пожимая Титу руку. — И я этого никогда не забуду.

Мысленно Тит перенесся на полтора года назад. Тогда-то все и началось…

Дурно пахнущие, семифутовые великаны со спутанными волосами.

Сидоний Аполлинарий. Письма. 460 г.

Несмотря на то что на улице стоял лишь только октябрь, ветер, пришедший с альпийских перевалов, а теперь рябивший серую гладь озера Бриганция и с ревом пролетавший мимо казарм Сполицина, был столь сильным, что наводил на мысль о скорых снегах. Часовые-римляне, расхаживавшие вдоль разрушавшихся от старости стен форта в легких плащах, дрожали от холода и то и дело дули на сжимавшие древки копий покрасневшие руки, пытаясь хоть как-то согреться. В отличие от непокорных наемников-германцев, расквартированных несколькими сотнями шагов ниже, у озера, не всем из этих солдат предстояло пережить грядущую зиму — все более и более германизированная армия если и пополнялась римлянами, то лишь теми из них, кто оказывался ненужен хозяевам крупных имений. Как правило, в их число попадали те, которые — в силу своей слабости или дряхлости — уже не могли плодотворно трудиться на земле, либо были не в состоянии платить землевладельцу арендную плату.

Сидя за столом в своей маленькой комнате, Тит Валерий Руфин, старший писарь форта, отложил в сторону абак и вписал в кодекс сведения о последней поставке — только что в Сполицин прибыла телега с железными чушками и рогами горных баранов, которые должны были пойти на изготовление арочных планок. Перед тем как возвратить громоздкую учетную книгу на место, он вытащил из оборудованного в стене, позади бесчисленных полок, тайника свиток, на котором красовалась надпись: «Liber Rufinorum». Раскрутив чистый папирус на полметра, Тит закрепил его на столе при помощи масляной лампы и бронзовой чернильницы. Затем, выглянув из окна — вдруг где-то неподалеку слоняется дежурный трибун? — обмакнул сделанное из тростника перо в чернила и принялся писать:

«Форт Сполицин, провинция Вторая Реция, диоцез Италии. Год консулов Асклепиодота и Мариниана, IV окт. иды[3].