Убийство чёрными буквами - Пол Андерсон

стала авторитетной фигурой в местной фирме декораторов. А Брюс был бы счастлив и в пещере, если бы в ней были полки с книгами.

И все же каким-то образом, думал Кинтайр, ожидая, пока Марджери заговорит, она сумела преобразовать пространство вокруг него. Пианино, на котором он играл, было настроено для него; большинство его записей, которые приятно иметь, здесь. Она взяла в рамку и повесила один из его рисунков – вид с холма Олбани на Золотые ворота; очертания моста заставляли посмотреть на рисунок вторично.

И, кончено, почти все книги были его, и она превратила одну комнату в его кабинет. Когда все это учтешь, получится, что только одежда и попугай принадлежали ей.

Я никогда так не действовал на нее, подумал Кинтайр. Квартира Марджери всегда заставляла меня нервничать. А Брюс сумел сделать ее внушающей мир.

– Здравствуй, – сказал он, поняв, что она не собирается говорить первой.

– Привет. – Она подошла к кофейному столику со стеклянной столешницей и открыла пачку сигарет. – Спасибо за то, что пришел.

– Не за что благодарить, – ответил он. – Ты можешь помочь мне больше, чем я тебе.

Она несколько мгновений смотрела на него, и он понял, что ответ был бестактный, со множеством намеков. Но потом она взяла сигарету и закурила.

– Выпьешь?

– Ну… ты, пожалуй, слишком много пьешь, малыш.

– Может, это ты пьешь недостаточно, – сказала она.

– Мне нравится вкус. Но не нравится быть пьяным.

– Боишься утратить контроль? Иногда, Боб, я думаю, что это все в тебе объясняет. Для тебя жизнь – это поездка верхом на тигре, и ты должен каждую минуту держать узду.

– Давай не будем любителями-психоаналитиками, – сказал он, идя вслед за ней на кухню. Подойдя сзади, он положил руки ей на талию. – И давай не ссориться. Прости, Мардж. Ужасно жаль Брюса и за то, что случилось с тобой.

Она наклонила голову.

– Знаю, Боб. Не трать слова. – Она взяла в рот сигарету, затянулась, выдохнула дым, опустила сигарету и стала вертеть ее в пальцах. – Продолжай, я смешаю. Мне нужно чем-то заняться.

Он вернулся в гостиную. Его взгляд остановился на пианино. Он увидел исписанные нотные листки и подошел посмотреть. Здесь и застала его Марджери, когда вошла с двумя стаканами.

– Садись, – пригласила она.

Он внимательно смотрел на нее, пытаясь понять ее потребности – и требования. Она невысока, с хорошей фигурой, хотя и склонна немного к полноте, и даже он мог оценить ее простое зеленое платье. Лицо широкое, со слегка курносым носом, очень полными губами, голубыми глазами под бровями дугой, с несколькими веснушками: подходящее слово «дерзкое». Рыжеватые волосы завитками спускаются за уши.

Он кивнул в сторону пианино.

– Брюс снова что-то сочинял, – сказал он.

– Он писал стихи на музыку своей сестры для маленького театра где-то в городе.

– Как он это делал? Я не умею читать ноты.

– Послушай. – Она села за пианино. – Я сама плохой пианист, но получишь представление.

За окнами сгущалась тьма. Марджери пришлось внимательней вглядываться в ноты; руки ее запинались за клавиши. И однако она произвела что-то очень мягкое. Впоследствии он вспоминал эти звуки как дождь в свои молодые годы.

Она кончила, резко проведя костяшками пальцев по клавиатуре. И когда звуки смолкли, сказала:

– Это все. Он так и не закончил.

– Я думаю… – Кинтайр не стал сидеть на диване, перебрался на стул. – Я думаю, не потерял ли весь мир больше, чем даже мы с тобой, Мардж.

– Мне абсолютно все равно, что с миром, – ответила она. Прошла по комнате и щелкнула выключателем. Неожиданный свет заставил обоих сощуриться. – Я бы хотела вернуть Брюса.

– Я тоже. Естественно. – Он взял у нее стакан и сделал большой глоток. Много виски и мало воды. – Но он был необычайно одаренным ученым. Он даже (ведь он мой ученик) изменил мое мнение о некоторых трудах Макиавелли, подчеркнул их идеализм, конечно. Я помню, как он мне цитировал: «…лучшая крепость в человеческой любви» Разве не такие мысли были сродни Брюсу?

– Лучшая крепость. – Она посмотрела на свой стакан. – Это не слишком ему помогло, верно?

Кинтайр ощупью взял вторую сигарету. Слишком много курит, подумал он: завтра язык будет как поджаренная подметка.

– Что тебе известно? – спросил он.

– Немного. – Ее взгляд был полон отчаяния. – Боб, что произошло? Кто это с ним сделал?

– Не могу себе представить, – бесцветным голосом ответил он.

– Но… может, это было случайностью, Боб? Может, его приняли за кого-то другого?

– Может быть.

Я лгу прямо ей в лицо. У человека не вырывают зубы плоскогубцами, не узнав вначале его имя.

– Что было в газетах? – спросил он. – Я не видел.

– Не знаю. Я сидела здесь с того времени, как пришли полицейские. Они спросили меня, могу ли я догадаться… … Боже!

Она в три глотка осушила свой стакан.

– Не можешь? – спросил он. – Я вообще с трудом представляю человека, который мог бы ненавидеть Брюса.

– Джин Майкелис, – сказала она. – Я думала и думала о нем. О нем и его отце. Я как-то с ними познакомилась.

– Да, я об этом забыл. Но ведь Майкелис сейчас калека, помнишь? Он не мог…

– Брюса вызвали в Сан-Франциско. Кто-то позвонил ему. Не забудь об этом. Я не могу забыть. Я сидела здесь, пока он разговаривал. Он не сказал, в чем дело, просто ушел. Поехал поездом. Он казался возбужденным, счастливым. Сказал, что вернется поздно и… – Марджери дышала тяжело. – Боб! Джин Майкелис сидел и ждал прихода Брюса… и эти его отвратительные большие руки!

Кинтайр встал и подошел к дивану. Сел рядом с ней. Она слепо поискала его руку, ее пальцы были холодными.

– Полиция считает, что Брюса убили профессиональные преступники, – сказал он. – Можешь представить себе причину?

– Нет. – Она покачала головой. – Нет. Только Джин Майкелис – он клялся, что в несчастном случае виноват Брюс. Ты не видел тогда Брюса. Не видел, как он это переживал: старый друг набрасывается на него, как собака, обвиняет его и его сестру… – Она посмотрела на него затуманенным взглядом. – Это было, когда мы с Брюсом стали жить вместе. Больше ничего не могло ему помочь. Он сделал мне предложение. Я не хотела снова выходить замуж… за него… вообще выходить. А он со своей глупой головой был всегда слишком джентльменом. Конечно, я просто силой затащила его в постель. Что еще могло помочь ему забыть о Джине Майкелисе, лежащем на шоссе с раздробленными ногами? Джин – единственный человек, ненавидевший Брюса, и это ненависть едва не уничтожила его. У Брюса не было других врагов… он не был способен на это!

Это не совсем верно,