Цивилизации - Фелипе Фернандес-Арместо

Вопреки добровольной изоляции, в которой создавалась эта книга, я — признаюсь — наделал много долгов (но ни на кого не перекладываю вину за свои ошибки). Я в долгу перед теми, кто способствовал совершенствованию моего английского языка, но в одном я сопротивлялся их усилиям: я пишу, опираясь, как на костыли, на многочисленные аллюзии, и мне постоянно советовали больше объяснять, чтобы любой из моих читателей мог их понять. Но мне кажется, что текст, в котором все абсолютно ясно, неинтересно читать: часть удовольствия заключается в схватке с автором, в разгадывании одних аллюзий и в признании поражения перед другими. Цель таких аллюзий — вызвать в глубине сознания читателя ассоциации и чувства, которые не разбудишь напрямую. Кое-какие лакомые кусочки из числа тех, что я здесь подаю, прямо с пылу с жару; другие придется отыскивать в соусе. К тому же использование аллюзий — нечто вроде империализма и jeu sans frontiers[4] Больше не существует такой вещи, как общие знания, и каждый из нас удивляется невежеству окружающих. Сегодня утром (в день, когда пишу эти строки) я слышал проповедь в нашей церкви; священник говорил о «великих певцах свободы, таких как Мартин Лютер Кинг и Стив Биро из Южной Африки». «Это ошибка», — прошептал я сидевшей рядом молодой знакомой. Теперь я задумался, а знает ли она, кто такой Мартин Лютер Кинг[5]. Оu sont les neiges d'antan[6].

Приглашения прочесть лекции дали мне возможность проверить мысли, изложенные в двух последних частях этой книги. За эти предложения (в порядке их поступления) я благодарю Институт политических исследований (Институт Каджана Дазара) в Куала-Лумпуре; факультет истории и испанских, португальских и латиноамериканских исследований Принстонского университета; Университет Ла Троуб; Конференцию, посвященную пятисотлетию Васко да Гамы, университетов Ла Троуб и Кертин; исторический факультет Гарвардского университета; Центр гуманитарных исследований и Программу изучения Британии Техасского университета в Остине; Крейнборгский колледж Лейденского университета; Лондонский Национальный морской музей; Совет Библиотеки Джона Картера Брауна; Совет Библиотеки Джеймса Форда Белла университета Миннесоты. Целиком работа была представлена в Нидерландском институте исследований в области гуманитарных и социальных наук (где я получил возможность закончить правку рукописи благодаря комфортным условиям этого института, неутомимости работников, щедрости коллег и уважительному отношению к свободному времени). Во всех упомянутых местах я получил огромную помощь от такого количества участников обсуждений, что не могу перечислить все имена. Большая часть книги была написана в кабинете, через окно которого я видел корпуса и лужайки Университета Брауна; я очень многим обязан этому приветливому месту, живой атмосфере исторического факультета и вежливости и интересу, проявленным обитателями кампуса. Моя жена Лесли прочла рукопись. Части ее читали профессора Леонард Блассе, Виллем Бут, Джойс Чаплин и Джон Гудсблом, а также Себастиан Фернандес-Арместо и Федерико Фернандес-Арместо; все они проявили редкостное терпение и очень мне помогли. Существенные улучшения были внесены по советам моих замечательных издателей Билла Розена и Тани Стобб. Я в глубочайшем долгу перед директором Библиотеки Джона Картера Брауна доктором Норманом Файрингом, а также перед советом и несравненным штатом этой библиотеки: из всех известных мне мест это больше всего подходит для занятий. В особенности для изучения колониальной истории — именно для этого я туда приехал, и книга — толстое и разросшееся ответвление этих занятий. Я пришел к выводу, что вся история — это летопись колонизации, потому что все мы пришли туда, где находимся, из какого-то другого места.

Провиденс, Род-Айленд, 3 мая 1998 года.

Пересмотрено в Оксфорде — Вассенааре в июне— ноябре 1999 года.

Цивилизующий ингредиент

На мрачной тусклой площади в центре Провиденса, в нескольких кварталах от того места, где я писал эти строки, рабочие строили между пустыми офисными зданиями искусственный каток. Вероятно, отцы города надеялись тем самым заморозить и вставить в рамку вспышку жизни, цвета, уравновешенности и очарования. Когда каток был закончен, он забавлял, но оставался холодным. Тем временем другие оптимисты пытались вырастить живую траву в Лапландии.

Некоторые читатели могут подумать, что усилия и тех и других ничего не говорят о цивилизации. Ведь даже лучшие в мире танцоры на льду все-таки кричаще безвкусны. Лужайки английских пригородов летом служат местом для проведения обрядов умственно отсталых: сплетен и глупых игр. Какая дикая местность хотела бы быть закованной в буржуазный шеллак?

Но мы рукоплещем строителям катка в бетонных джунглях и создателям лужаек на льду. Они олицетворяют ужасный парадокс созидания и разрушения, с которого начинается всякая цивилизационная традиция: зуд усовершенствования, стремление самыми невероятными способами изменить неподатливое природное окружение. Плоды цивилизации сомнительны: иногда среда великолепно преобразуется, иногда уродуется или уничтожается. Обычно результат располагается между этими двумя крайностями, хотя и сопровождаемый с многочисленными достижениями, перечисленными в монологе Софокла, приведенном в начале этой книги: обработкой земли, овладением волнами, покорением животных, строительством городов и созданием убежищ от непогоды.