Таинственный Леонардо - Константино д'Орацио

позволяют описывать изображенные на них цветы и растения с точностью, достойной ботанического трактата. Результаты изучения анатомии и пропорций человеческого тела, которым он посвятил не менее тридцати лет, оказались бесценным пособием при создании портретов, впоследствии получивших всемирную известность. Безграничное любопытство заставляло его проникать под поверхность тел в поиске источника эмоций, нашедших отражение в выражении лиц персонажей его знаменитых картин. Наука и живопись сосуществовали в нем в постоянном взаимопроникновении. Важно уметь ориентироваться среди его невероятных идей, чтобы не потерять направление.

Леонардо постоянно вводит нас в заблуждение: чуть только покажется, что мы уловили его мысль, как внезапно появляется другая, полностью опровергающая ее. По крайней мере, приходится признать, что он обладал необычайно сильным честолюбием и интеллектуальным мужеством. Только успев сформулировать проблему, он без колебаний принимался за ее решение, погружаясь в длительное углубленное и бесконечное исследование. Мнение о том, что его характер был «изменчивым и непостоянным», как пишет Вазари в своей наиболее известной и, тем не менее, недостоверной биографии, уверенность в том, что он был не способен сосредоточиться на одной определенной мысли, не выдерживает критики. Он, как никто иной, погружался в исследование избранной темы с настойчивостью и упорством. Единственной вдохновлявшей его целью было стремление к истине: не слава, не богатство, не престиж, но тайный закон, лежащий в основании бытия. Любое проявление жизни привлекало Леонардо. Понять, почему груз падает вниз. Исследовать звуковую гармонию. Раскрыть, каким образом эмоции проникают в сердце ребенка. Изобрести летательный аппарат или позволить человеку ходить по воде. Сконструировать механизм для переноса речного русла. Найти оттенки, необходимые для воспроизведения отдаленного пейзажа.

Это может показаться невероятным, но любое из его исследований тесно связано с другим, и все они нашли свое отражение в его живописи. «Я полагаю, что, хотя воздух кажется нам голубым, – написал он однажды, – на самом деле это не его настоящий цвет, на него влияют влажность, тепло, мельчайшие испарения и неощутимые частицы». Его прославленное сфумато[14] – это не что иное, как результат наблюдений за атмосферными явлениями: лишь один из множества примеров того, как функционировал разум Леонардо. Для него не существовало исследования, результаты которого нельзя было бы воплотить в живописном полотне или рисунке.

Ни один из интеллектуалов до него не отводил образу более важную роль, чем слову. Его рисунки – подробнее, чем его описания, и прежде всего они непосредственнее, чем его высказывания, зачастую кажущиеся непривычными, неграмотными, загадочными, как пророчества греческого оракула. Почти все его записи читаются как разговоры с самим собой: кажется, что художник ведет диалог с собственным разумом и своей силой воли. Он записывает не абстрактные теории или теоремы, а скорее рекомендации, практические подсказки, призывы, обращенные к своему alter ego, к «ты», с которым идентифицируют себя все его потенциальные читатели. «И ты, живописец, учись делать свои произведения так, чтобы они привлекали к себе своих зрителей и удерживали их великим удивлением и наслаждением, а не привлекали бы их и потом прогоняли, как это делает воздух с тем, кто ночью выскакивает голым из постели, чтобы посмотреть, какой это воздух – пасмурный или ясный, и тотчас же, гонимый его холодом, возвращается в постель, откуда он только что поднялся»[15].

Не совсем верно, что да Винчи писал справа налево для того, чтобы воспрепятствовать другим прочесть его мысли: Леонардо был великодушным человеком, он хотел поделиться результатами своих исследований с другими. Каждый его листок – это страница потенциального трактата, который так и не был завершен. Он писал справа налево только потому, что в детстве некому было исправить эту его дурную привычку. Возможно, начавшись как игра, его зеркальное письмо стало привычкой, от которой он в дальнейшем уже не смог освободиться. Так же, как от использования левой руки, даже когда ему приходилось рисовать: внимательно рассматривая штриховку, с помощью которой он рисовал тени, можно заметить, что направление линий отличается от обычного. Он не наносил штриховку снизу-вверх и слева направо, как все его коллеги художники (//), но проводил ее наоборот (\), точно так же, как в своих записях. В действительности, если хорошенько присмотреться, направление движения его руки идентично тому, как если бы он писал и рисовал правой рукой – только наоборот, зеркально и в то же время естественно. Для того, кто привык держать перо левой рукой, это единственная возможность не размазать непросохшие чернила по бумаге. За этим не стоит никакого тайного намерения. Это непреднамеренный жест, превращенный критиками в легенду.

Это не единственный ложный миф, необоснованно усложняющий личность Леонардо. До сего дня его представляют застенчивым и нелюдимым, одетым в темное, хмурым и строгим, как это подобает великому художнику. В действительности, все как раз наоборот. «Он отличался красотой, пропорциональностью, изяществом и приветливостью. Носил розовую короткую тунику до колен, хотя в то время было принято носить длинную одежду. На грудь ниспадали прекрасные волнистые и красиво уложенные волосы».

Да Винчи разъезжал по Италии в одежде броских и даже дерзких цветов. Он маниакально заботился о своих волосах, которые красивыми прядями спускались ему на грудь даже в преклонном возрасте. Он был эксцентричным художником, который даже своим внешним видом стремился заявить о своей оригинальности. Он часто преувеличивал странности в своем поведении, чтобы держать на расстоянии зануд или клиентов, которым он задолжал работу и не желал ее заканчивать. Он любил окружать себя юношами, которые не могли устоять перед очарованием учителя и сопровождали его в его интеллектуальных авантюрах. Его странная «семья», состоявшая из необычных персонажей с причудливыми прозвищами, такими как Салаино, Зороастро и Фанфойя, оказывала ему настоящую поддержку, в особенности, когда общество осуждало его провокации.

Путь Леонардо не всегда был усыпан розами: много раз ему приходилось терпеть унижения и начинать все снова под влиянием непреодолимого желания продолжать изучение реальности. Только по этой причине он отказывался заканчивать некоторые из своих шедевров, подвергая риску свою репутацию живописца. Он постоянно переходил от одного покровителя к другому, находился на службе у враждующих государств, нимало не беспокоясь о возможных обвинениях против него. Часто делал неожиданный выбор.

Его неровный и вдохновенный жизненный путь, пересекавшийся с наиболее влиятельными итальянскими дворами XV века, предоставил ему возможность погрузиться в круг представлений, обычаев и событий во Флоренции времен Медичи, наблюдать прогресс, достигнутый Миланом в годы правления Лодовико Моро, и проводить время в великолепных апартаментах Изабеллы д'Эсте в Мантуе, чтобы затем служить военным инженером при Цезаре Борджиа и наконец обосноваться в Риме – как раз в то время, когда Рафаэль трудился