Вечный приговор - Татьяна Купер

обменивались анекдотами в гостиной. Ларочка была в восторге – она могла

показаться в обществе со своим возлюбленным, встречи с которым были до сих

пор исключительно тайными.

– Ну, как там у вас? – спросила Любаша.

– Лучше не бывает! Любаша, ты не представляешь, как мне с ним хорошо.

Он такой добрый, нежный и заботливый. Я не представляю даже, что это может

когда-нибудь закончиться.

– Я завидую тебе зелёной завистью!

– Ну что ты! Ты такая красавица! Да мужчины должны просто укладываться

в штабеля, а ты только выбирай, выбирай, выбирай!

Любаша и впрямь была красавицей, и Ларочка втайне завидовала её

пышным правильным формам, но эту зависть она особенно остро почувствовала

в этот вечер.

Наконец, все дружно уселись за стол и начали усердно накладывать в

тарелки и наливать в рюмки. Николай поднял первый, традиционный тост за

присутствующих женщин. Все единодушно его поддержали, и праздничное

веселье началось. Хотя Ларочка чувствовала себя сегодня беспредельно

счастливой, она всё же уголком глаза следила за Николаем, который усиленно

налегал на рюмку, продолжая почти безостановочно, один за другим,

провозглашать тосты. Его красивые глаза постепенно покрывались какой-то

безумной пеленой, за которой уже нельзя было что-либо разглядеть – ни

настоящей радости, ни истинного веселья. Они просто блуждали по комнате, как

два потерявшихся или загулявших кота, которых хозяин забыл впустить домой.

Ларочке хотелось схватить его за руку, удержать от следующей рюмки, но

ей не хотелось показаться властной собственницей, которая решает, кому что

делать и сколько пить, что более приемлемо в супружеских отношениях, но, как

правило, не поощряется на ранних стадиях отношений. Она чувствовала, что

просто не может себе этого позволить – то ли из страха, что подумает о ней

Николай, то ли из чувства сдержанности и собственного достоинства, для

которого такой контроль был совершенно неприемлем. Она просто беспомощно

наблюдала, как ее возлюбленный медленно погружается в темную пучину

бессознательности.

Её вывел из раздумий включенный кем-то магнитофон, который, издавая

громкие ритмичные звуки музыки, теперь переносил веселье на следующий

уровень. «Можно я приглашу твоего Колю потанцевать?»,– услышала Ларочка

голос подруги у себя за спиной. «Конечно! Если он еще в состоянии!» Николай

оказался в состоянии, и Любаша, положив свою красивую руку ему на плечо,

повела его в центр комнаты.

Не давая Ларочке опомниться, Юрка схватил её за руку и тоже потащил

танцевать. Кто-то выключил свет, и в комнате образовалась приятная полутьма,

нарушаемая только вспышками лампочек магнитофона и ровным светом

уличных фонарей. Она неожиданно повеселела, отбросив тяжелые мысли и

бездумно закружившись в танце, а также целиком поддавшись ритму музыки и

партнеру.

Вскоре кто-то опять включил свет и предложил следующий тост. Ларочка,

разгоряченная танцем, весело опустилась на стул и протянула свой бокал Юрке,

который теперь разыгрывал роль тамады. Он не успел наполнить бокал, когда её

рука неожиданно задрожала, а глаза начали лихорадочно искать по сторонам – за

столом не хватало Любаши и Николая. Никто не заметил её волнение, кроме

Юрки, который притворно провозгласил: ««А теперь давайте выпьем за

Ларочку!» «За меня не надо…», тихо сказала она и встала из-за стола. Гости

продолжали веселиться, а она боялась задать вопрос, который страшил её до

такой степени, что она не могла даже открыть рот – у нее пересохло во рту.

Теперь она стояла перед дверьми в спальню. Неуверенно взявшись за ручку,

она не решалась ее повернуть – страх и подозрение подступали к самому горлу.

Она так громко и отчетливо слышала биение своего сердца, как будто оно

держало микрофон и пыталось крикнуть на весь мир: «Что тут происходит??!!»

Собрав последние остатки мужества, Ларочка, наконец, повернула ручку и

приоткрыла дверь. Её взгляд сразу упал на постель, на которой поверх

покрывал, не раздевшись, лежали два близких ей человека, но только теперь они

были намного ближе друг к другу, чем к ней самой. Казалось, они ничего не

видели вокруг – в каком-то алкогольно-любовном угаре они держали друг друга

в тесных объятиях, а их губы сомкнулись в непрерывном поцелуе…

Ларочка не могла пошевелиться – совершенно оглушенная, все еще держась

за ручку двери, она неотрывно следила за сценой минутного безумия людей,

которых она так любила. В этой чужой спальне жизнь как будто зачитывала ей

жестокий приговор, который она не могла понять и принять ни своей невинной

душой, ни своим юным умом. Впервые рука судьбы приоткрыла перед ней

завесу, за которой ей показали что-то уродливое и гадкое, как будто знакомя её с

другой стороной реальности.

Она тихо прикрыла дверь и вернулась за стол. «Наливай!»,– выпалила она в

пустое пространство, и ей вдруг тоже захотелось, как и её любимому Николаю,

бездумно броситься в нирвану алкоголя, и так же, как и он, полностью забыть,

где она находится…

Прошел час… Николай и Любаша не появлялись – спальня, казалось,

поглотила их навсегда. Ларочка не могла сдвинуться с места, бессознательно

ожидая, когда же закончится весь этот кошмар. Но он не заканчивался, и никакое

количество выпитого алкоголя не могло его оборвать.

Наконец, она потеряла терпение и встрепенулась – теперь ей хотелось куда-

то бежать и что-то делать. Она резко встала из-за стола, схватила пальто и, под

взглядами одобрительного понимания, выбралась из квартиры, которая теперь

казалась невыносимым свидетелем обрушившегося на неё несчастья. На улице в

лицо ей ударил морозный воздух, пытавшийся привести её в чувства, но она уже

ничего не замечала – она бежала к своему дому в каком-то безумном отчаянии,

ничего не видя перед собой, ослеплённая нахлынувшими слезами и неутешной

болью.

Когда Ларочка открыла двери ключом и вошла в тёплое, знакомое с детства

помещение, где она всегда чувствовала себя в полной безопасности, она,

казалось, потеряла последние остатки мужества. Быстро пробравшись в свою

комнату, она упала лицом на постель. Больше она уже не могла сдерживаться –

из ее груди предательски вырывались сдавленные рыдания, которые она уже

никаким образом не могла остановить. В комнату вошла мама, разбуженная

шумом, и тихо присела на кровать, ласково гладя Ларочкины волосы.

– Что случилось, моя родная?

– Мамочка, почему так больно?! – задавала она один и тот же вопрос, в

перерыве между всхлипываниями. – Почему? Почему они меня так подло

предали?! Разве я этого заслужила?!

Мама продолжала её гладить, давая ей выплакаться, и не находя ответа на

эти вечные риторические вопросы. В то время как Ларочка продолжала сидеть

на кровати с широко открытыми глазами, как будто недоумевая над своими

собственными вопросами. Она недоумевала и протестовала, так