Роковой поцелуй - Джорджетт Хейер

Было уже четыре пополудни, а мисс Тавернер не привыкла к светскому распорядку дня. Сэр Перегрин, похлопав ее по плечу, сказал, что она отобедает немедля, причем в своей комнате – там ей будет удобнее.

Она презрительно скривила губы.

– Дорогой мой, ты напрасно меня ни в грош не ставишь.

– Но ты же не можешь обедать в столовой, – уверил он сестру. – Я – другое дело, однако о тебе не может быть и речи.

– Ступай и раздобудь для себя коляску, – напутствовала его Джудит, чувствуя одновременно изумление и раздражение.

Перегрин не стал испытывать судьбу, моментально исчезнув, а вернулся только после пяти пополудни, зато в приподнятом настроении, окрыленный успехом. Коляски он не нашел – как и любого иного экипажа, достойного джентльмена, но узнал о том, что у одного фермера имеется в наличии двуколка – жуткая развалина, на которой не осталось и дюйма краски, однако на ходу, – и немедленно помчался к нему заключать сделку. Короче говоря, домой он прикатил уже на ней и теперь готов был совершить то, что должен сделать брат для сестры, жаждущей развлечений, а именно: отвезти ее к развалинам замка или куда еще она пожелает. Обед? О, какие пустяки: он-де перехватил жесткий говяжий стейк в столовой, так что теперь намерен полностью предоставить себя в ее распоряжение.

Мисс Тавернер склонялась к мысли, что сейчас, когда город буквально кишит разгоряченными мужчинами, настал не самый подходящий момент для экспедиции, но ей уже настолько опротивело сидеть в четырех стенах своей комнаты, что она с радостью согласилась.

При ближайшем рассмотрении двуколка оказалась не столь ужасной, какой ее живописал Перегрин, но тем не менее и впрямь оставляла желать лучшего. Мисс Тавернер, глядя на нее, поморщилась.

– Мой дорогой Перри, я предпочту пройтись пешком!

– Пешком? Проклятье, с меня довольно этого счастья! Я и так уже протопал, наверное, целую милю. Не вредничай, Джу! Будь моя воля, я ни за что не выбрал бы ее, но здесь нас никто не знает.

– В таком случае, вожжи возьму я, – предложила она.

Однако об этом, разумеется, не могло быть и речи. Если она полагает, будто умеет управлять двуколкой лучше него, то изрядно ошибается. Да и лошадь им досталась отнюдь не смирная, а тугоуздая – с такой леди никак не справиться.

Вниз по главной улице двуколка спустилась медленным ходом, но, оказавшись за пределами города, сэр Перегрин отпустил вожжи, и повозка понеслась вперед с пугающей скоростью, не очень красиво подскакивая на неровностях дороги и опасно кренясь на поворотах.

– Перри, это невыносимо, – наконец не выдержала Джудит. – У меня уже зубы лязгают! Этак ты налетишь на кого-нибудь. Умоляю, не забывай, что ты должен довезти меня до развалин римского замка! И мне почему-то кажется, ты свернул не на ту дорогу, что нужно.

– Ох, я совсем забыл об этом чертовом замке! – с горечью произнес Перри. – Я собирался посмотреть, по какой дороге мне предстоит ехать завтра – имею в виду, Тислтон-Гэп. Ладно-ладно, сейчас развернусь, и мы поедем назад!

С этими словами он натянул вожжи, не обращая внимания на узость дороги в том месте и близость очень крутого поворота.

– Господи боже, что еще ты намерен выкинуть? – воскликнула Джудит. – А если кто-нибудь сейчас выедет из-за поворота? Прошу тебя, передай мне вожжи!

Но было уже поздно. Перегрин развернул двуколку поперек дороги и, отвлекшись на сестру, мог запросто опрокинуть их в канаву. Джудит, услыхав приближающийся топот копыт, потянулась к вожжам.

Из-за поворота с головокружительной скоростью вылетела карета, запряженная четверкой лошадей. Она стремительно приближалась; еще миг – и карета врежется в них. Казалось, избежать столкновения было уже невозможно. Перегрин, ругаясь сквозь зубы, попытался развернуть лошадь; Джудит же затаила дыхание и поняла, что не может пошевелиться. Перед глазами возникло кошмарное зрелище великолепной четверки гнедых, в грохоте копыт летящих прямо на нее, и чьей-то управляющей ими прямой фигуры в пальто с пышной пелериной. Еще миг – и они пронеслись мимо. Каким-то чудом гнедые отвернули в сторону; крыло коляски лишь краем зацепило колеса двуколки, и четверка резко остановилась.

Испуг от удара, который, по правде говоря, оказался не более чем скользящей царапиной, заставил фермерскую кобылку понести, а в следующее мгновение колесо двуколки угодило в неглубокую канаву, так что мисс Тавернер едва не вылетела со своего места.

Она выпрямилась, понимая, что шляпка ее сбилась набок и сама она пребывает в крайне растрепанных чувствах, и вдруг заметила – джентльмен в открытой коляске сохраняет великолепное спокойствие, легко и невозмутимо удерживая своих лошадей. Мисс Тавернер повернулась к нему, и в этот момент он заговорил, обращаясь не к ней, а к коротышке – ливрейному груму, сидевшему позади него.

– Убери их с дороги, Генри, да поживее, – сказал джентльмен.

Мисс Тавернер могла бы простить ему возмущение, упреки, даже ругательства. Искушение было велико; ее саму так и подмывало надрать Перегрину уши. Но спокойное безразличие незнакомца уязвило ее до глубины души, и гнев девушки тут же, вопреки здравому смыслу, обратился на него. Манеры и поведение джентльмена пробудили в ней глубокое отвращение. С самого первого взгляда на него она поняла: он ей отвратителен. А теперь, когда мисс Тавернер представилась возможность рассмотреть его внимательнее, девушка убедилась, что антипатия ее лишь усилилась.

Он был воплощением изысканного денди. Касторовая[6] шляпа ловко сидела на его черных кудрях, искусно приведенных в некое подобие беспорядка; шейный платок из накрахмаленного муслина поддерживал подбородок каскадом безупречных складок; пальто из тускло-коричневой шерстяной ткани украшали никак не менее пятнадцати воротников-пелерин и двойной ряд серебряных пуговиц. Мисс Тавернер вынуждена была признать – он чрезвычайно привлекателен, но при этом без труда убедила себя: весь его вид вызывает в ней отвращение и даже презрение. На лице его читалось большое самомнение, а глаза, иронично разглядывающие девушку из-под устало полуопущенных век, оказались самыми холодными, какие ей когда-либо доводилось видеть. На ее вкус, нос у него был чересчур прямой. Рот имел правильную форму, но губы показались ей слишком тонкими, и она даже решила, что они кривятся в злорадной усмешке.

Но хуже всего была утонченная томность незнакомца. Казалось, его не интересует ничто на свете, включая и то, что всего мгновение назад он ловко избежал несчастного случая, не говоря уже о плачевном положении, в которое попала двуколка. С лошадьми он обращался превосходно; похоже, в руках, элегантно прикрытых кожаными перчатками, с показной небрежностью державших вожжи, таилась неожиданная сила. Но, ради всего святого, для чего ему понадобилось напускать на себя этот вызывающий щегольской вид?

Когда ливрейный грум проворно спрыгнул на дорогу, раздражение мисс Тавернер вылилось в короткую и разгневанную речь: