В поисках божественной обители. Роль мифа в современной жизни - Джеймс Холлис

МЕТАФИЗИЧЕСКИЙ ВОПРОС

Метафизика – это стремление постичь природу реальности, особенно природу окружающего нас мира, природу Природы. Какова наша связь с первоосновой, называемой на архетипическом языке Великой Матерью, из лона которой мы появились и под покровы которой вернемся? Нас влечет к этому антропоморфному образу, так как мы пытаемся подойти к таинству с обычными человеческими мерками.

Как-то я преподавал в лесном колледже, в провинции Пана, находящейся в шести милях от чертогов Посейдона, талисманом которого был ужасный трезубец. Каждое утро я питался размолотым телом богини Цереры[5], съедая свою утреннюю порцию каши (cereal), приносил в жертву своему желудку пищу Протея и заканчивал свой день в Стране Снов. Все эти образы сначала были заряжены энергией. Боги были нуминозными (от латинского слова numen) – то есть чудотворцами и волшебниками) и лучезарными: они излучали сияние, присущее миру природных явлений. Какая-то часть этой энергии еще сохранялась в девятнадцатом веке, когда Бодлер писал:

La Nature est un temple ou de vivants piliers

Laissent parfois sortir de confuses paroles;

L'homme у passe a travers de forets

Qui l'observent avec des retards familiers.

Nature is a temple from whose living columns

Commingling voices emerge in times;

Here man wanders through forests of symbols

Which seem to observe him with familiar eyes.

Природа – дивный храм, где ряд живых колонн

О чем-то шепчет нам невнятными словами,

Лес темный символов знакомыми очами

На проходящего глядит со всех сторон[6].

Каждый, кто подходит близко к океану, ощущает присутствие первобытной энергии. Осознавая это или нет, он попадает в объятия Посейдона. Точно так же человек, сбившийся с пути в непроходимой чаще души, обязательно окажется в полной власти ее обитателя – бога Пана (впадет в панику). Большинство таких образов, которые раньше обладали нуминозностью, теперь в основном ее утратили; их энергия куда-то исчезла, и они стали мирскими и приземленными. Мы оказались лишены этих нуминозных образов. С самого начала эти символы помогали установить связь между человеческой чувствительностью и переживаниями, находящимися за границами возможностей познания. Трое великих ученых: Дарвин, Юнг и Уильям Джеймс – по отдельности переживали большие потрясения и рефлексивно обращались к одним и тем же образам, записывая в своих дневниках, что чувствовали себя так, будто сидели верхом на громадном драконе, который хотел их сбросить. Именно метафора помогает человеку справиться с тем великим и ужасным, что вызывает у него трепет. Если она отсутствует, мы страдаем от ощущения разобщенности. Современный человек может манипулировать силами природы и генетическими кодами, но по сравнению с древними людьми мы полностью утратили связь с таинством.

СОЦИОЛОГИЧЕСКИЙ ВОПРОС

Как во мраке первобытной ночи собирались вместе наши предки, так и сообщества возникали не только для совместного поиска пищи, разделения труда и защиты, но и для достижения более глубинных целей. Люди объединялись в сообщества не только из-за страха и одиночества, которые являются очень сильными эмоциями, – они хотели ощущать взаимосвязь, возможность разделить с другими свои радости и беды и чувствовать себя заодно с другими. Идентичность человека отчасти определялась его принадлежностью – то есть чей он был: чью индивидуальную или коллективную волю ему предписывалось выполнять.

Разумеется, социальная организация служит удовлетворению биологических потребностей, но вместе с тем она способствует и решению духовных проблем. Жизнь человека обретает смысл благодаря его участию в жизни своего племени. Группа людей, собравшихся вместе для достижения определенной цели (например, для поиска пищи), представляет собой объединение людей, прочно не связанных между собой, которое может распасться под воздействием внешнего давления. Это объединение становится сообществом только при наличии коллективного опыта – природного, культурного или сверхъестественного, – который разрушает изоляцию каждого человека и возвышает его до соприкосновения с трансцендентной или трансперсональной реальностью. Тогда человек оказывается не просто членом сообщества, созданного для выполнения конкретной функции, а становится сопричастным жизни в том понимании, которое определяет его в его отношении к трансцендентному. Связь с прошлым (когда время определяется как chronos) позволяет человеку пребывать в вечности (когда время определяется как kairos). Так, например, Иисус умер, но христианин верит, что в каждый момент времени Христос живет внутри него.

Изначальное переживание таинства было феноменологичным по характеру и выходило за рамки любого понимания и объяснения: например, речь бога из воспламенившегося куста или великое переселение народа, которое произошло благодаря вещему сну, приснившемуся его вождю. Вследствие такого соприкосновения с архетипическими энергиями появляются образы, помогающие преодолеть пропасть. Однако символы, которые изначально направляли энергию человека за собственные пределы, к первичному переживанию, с течением времени материализуются; они деградируют до уровня знаков или икон, которые больше не указывают на таинство, а направляют первичное переживание к закосневшим понятиям. По существу, именно сложность в возобновлении доступа к первичному переживанию помогала увидеть, как общество снова и снова преследует его собственная история.

Для восстановления связи с первичными таинствами используются три артефакта: догмы, ритуалы и культовые практики. Догма представляет собой запоздалые мысли людей, которые пытались объять таинство силой мысли, с помощью игры ума, присущей писанию, теологии и катехизису. Ритуалы – это символические воспроизведения в действии первичного переживания. Культовые практики помогают выявить особенности каждой группы людей и отличия одной группы от другой – через манеру одеваться, взаимодействовать и коллективные реакции на условия повседневной жизни. Все три формы – это исполненные благих намерений попытки сохранить первостепенную важность изначального переживания, но лишь очень немногие из них прошли испытание временем.

Таким образом, догма может развиться в утверждения, которые не затронут последующие поколения и ничего им не скажут. Ритуалы могут утратить свою яркость и уникальную энергию. Культовые практики могут быть низведены до привычки, навязанной традиции и даже до деспотизма ожиданий. Точно так же институты, созданные для сохранения и распространения первичной встречи с таинством и ее воздействия, – будь они религиозные, образовательные или политические – в конечном счете начинают служить единственной цели – самосохранению. История не проявляет благосклонности даже к вневременным переживаниям.