Проклятая - Кристина Цагария

– Ладно, но только на полчаса, не больше, а то меня дома ждет мама. Я обещала ей помочь готовить ужин, – сразу же ответила я.

– Полчаса так полчаса: нам хватит, – сказал он, и ничего плохого я не заподозрила.

И села к нему в машину.

Но я-то знаю, зачем он хочет отвезти меня за город – чтобы там меня поцеловать. Ведь жених и невеста всегда целуются. Да мне и самой тоже хочется.

Но вот когда Доменико остановил машину, я увидела, что здесь мы не одни. Там был и его друг Доменико Яннелло – тот самый, которого я видела в день, когда ходила за продуктами для торта. И еще другие парни.

Едва меня увидев, они принялись хохотать. Хохотать – и корчить страшные рожи. Они только смеялись, но ничего не говорили. И спускали с себя штаны.

А вокруг никого больше не было – одни только оливковые деревья и земля. Земля и оливы. А наверху – небо. И ничего больше. Они расстегивали штаны и вытаскивали оттуда свои штуки. Свои члены. Свои хреновины. До этого я никогда их еще так не называла. Я испугалась и закричала. Как я ни пыталась отвести взгляд, но они были повсюду.

Машина Доменико, его зеленый «Фиат Y-10», стояла в чистом поле, под оливой. Парни выстроились передо мной в ряд. Я жалась около машины и не могла ступить ни шага. А сердце бешено колотилось.

Они хотели, чтобы я у них пососала. Намекали на это жестами. Подманивали меня к себе пальцами.

И все время хохотали.

И тогда я снова села в машину. Села – и не могла пошевелиться. Не могла сказать ни слова. Мне стало страшно. Как же страшно мне тогда стало! Где я сейчас, в каком месте? И куда мне теперь деваться?

– Помогите! – крикнула я. И еще раз. И еще. – Помогите! Помогите мне!

Вот тогда-то они перепугались и перестали ржать. Натянули свои штаны. Но подойти ко мне они все-таки не решались. Пока они разговаривали между собой, я смотрела на них во все глаза и сидела в машине как приклеенная.

А потом вдруг подошел Доменико. Он сел в машину и нажал на газ, но машина долго буксовала, завязнув колесами в земле. А парни так и остались стоять под оливой. Наконец машина поехала, и Доменико довез меня до церкви. По пути он не сказал ни слова и только смотрел на дорогу. Я тоже молчала.

Не хочу я его больше видеть, этого Доменико Кучинотту. А ведь он говорил, что хочет стать моим женихом, что собирается поговорить с моим папой! Ну и что, интересно, он скажет моему папе насчет того, что произошло сегодня днем?

Чего они вообще хотят, эти мужчины? Не понимаю. Не знаю, что и подумать. Я и в своих-то чувствах не могу разобраться. Так откуда же мне знать, чего они от меня хотели и почему? Неужели же взрослые парни делают эти вещи со своими невестами?

Я начинаю вспоминать, что произошло тогда, за городом, но потом гоню от себя прочь эти воспоминания: мне от них страшно. Меня начинает тошнить и выворачивать.

Я бы спросила об этом у мамы, но она у меня такая наивная. С мамой можно поговорить о готовке, о стирке. Но вот о таких вещах я ей не рассказываю. Даже о своих школьных делах я ей ничего не говорю. Вы только представьте себе, что будет, если я заговорю с ней о том, что произошло сегодня за городом! А моей сестренке всего десять лет. Она еще очень маленькая. Как бы мне хотелось, чтобы у меня была старшая сестра!

Раньше я еще никогда не видела голых мужчин. Нет, голые – они такие противные! А я ведь даже еще ни разу ни с кем не целовалась.

Городок

Сегодня Анна вышла из дома. Больше у нее уже не было сил оставаться взаперти. Там, у себя дома, она просто задыхалась. Ночью ей приснился кошмар. Ей снилось, что, когда она лежала в постели, начался дождь. Над домом уже не было ни потолка, ни крыши, и на нее прямо с неба лил сильный дождь. Он все лил и лил, как из ведра, заливая ей рот. Анна стала захлебываться; ей уже было трудно дышать. А дождь все лил и лил. А потом ей приснилось, будто она оказалась на берегу моря. Волны набегали на нее изо всех сил и валили ее с ног.

Вода, вода.

Еле отдышалась.

И снова – вода.

Ужасное состояние!

И вот сегодня она вышла из дома. Но стоило ей только завернуть за угол, как одна из них бросила на нее зажженную сигарету. Она бросила ее со своего балкона на втором этаже, и сигарета попала ей прямо в лицо.

– Мы сожжем тебя заживо. Можешь жаловаться на нас в суд сколько угодно, но нам все равно ничего не сделают.

И Анна сразу же вернулась домой.

И вот теперь ей опять не хватает воздуха.

Ave, о Maria, piena di grazia. Il Signore è con te[9].

Скоро начнется пасхальная вечерня. В церкви будет служба, и мне разрешат выйти из дому вечером, потому что я должна петь в хоре. Это будет для меня такое событие! Я не нахожу себе места с самого утра; я встала спозаранку и жду не дождусь вечера, когда буду петь. Как же мне этого хочется!

Я неторопливо одеваюсь. Надеваю черную юбочку и зеленый свитерок, обуваю полуботинки на босу ногу. Я надушилась и разгладила волосы утюжком[10]. Потом стала краситься. Наложила под глазами тени. Пока я прихорашивалась в ванной, быстро размазывая тени пальцами, сестренка смотрела на меня как зачарованная. А вот моя мама совсем не красится. Я никогда не видела ее накрашенной и даже не знаю, умеет ли она пользоваться карандашом для век, тенями и губной помадой. Но зато я видела, как красятся взрослые девушки. Видела – и запомнила. А тени мне подарила одна моя подруга, которой уже семнадцать лет. Но теней в коробочке совсем немного, так что приходится ими пользоваться лишь по особым случаям.

Ти sei benedetta fra le donne e benedetto è il frutto del tuo seno, Gesù[11].

Я крашусь в душевой и потихоньку напеваю: сначала все эти слова я пою сердцем и только потом произношу их вслух. Не хочу я о нем ничего думать, об этом Доменико. Ни о нем, ни о том, что произошло за городом. Этим вечером я хочу думать только о Христе и Богородице. Думать о Них и о Них петь.

Sancta Maria, Madre di Dio[12].

После третьего класса я бы пошла на парикмахерские курсы. Я ведь уже научилась неплохо делать разные прически. Ну вот, а черным карандашом я сейчас обведу себе глаза.

– Давай, Анна, поторопись, уже поздно. – Мама вошла ко мне в душевую.