Дети заката - Тимофей Алексеев

Но вот и сюда пришли люди с крестом. Этот древний знак всегда означал огонь, но в новой вере крест стал знаком смерти, ибо на нём был казнён некий раб, впоследствии ставший богом. По новой вере люди не солнцу поклонялись, тому, что зримо даже слепому, не владыке Даждьбогу, который пестовал своих земных внуков, а мёртвому человеку, и всё время не о жизни должны были думать, а о смерти и загробном существовании. И чем больше распятый бог обретал себе рабов, тем ненасытнее становился и тем сильнее свирепствовали его чёрные жрецы.

Видимо, все еще нехватало рабов новому богу на Руси. И не осталось уже места на земле для непокорного рода…

Сейчас, в утренней молитве, требовал Невзор от своего бога, чтобы отвёл беду от рода, заступился за племя его вольное. Сколько уж ему бегать по земле? Если Дед Небесный вздумал отдать внуков своих в рабство, то пусть знак подаст — уйдём, коль так судьба рода начертана. Ну, а если мыслит Даждьбог сохранить волю на земле и тех, кто до сей поры не принял креста — символа смерти, то пусть укажет место, где следует поселиться роду Невзора.

Владыка безмолвствовал.

Недавно ночью волхв к Невзору приходил, рассказывал, что не один он со своим родом бегает по земле и не отыщет себе места. Волхв с севера пришел, где еще остаются последователи ветхого православия, и христиане, отчаявшись побороть древнюю вольную веру, сейчас хитростью берут непокорённых. Теперь они стали справлять древние праздники, выдавая их за свои. И, мало того, новую свою веру тоже называют православной. Старые люди изведали их лукавство, а молодым невдомек, что творится обман, стали в христианские храмы приходить, песни слушать. А русская душа так легко очаровывается от пения.

На самого волхва охоту начали. На дорогах, на распутьях стоят люди в чёрном, под длинными одеждами оружие прячут, мечи да кинжалы. И всех встречных-поперечных спрашивают, перекреститься заставляют. Коли отказывается кто или против новой веры встаёт, живьём жгут в огне или голову отсекают да на кол вешают.

Горят огни по Руси, а из кольев заборы вдоль дорог.

И не только по сухопутью — по рекам не проплыть, по озерам и морям не пройти, ибо и там повсюду крепости да заслоны стоят, дабы «поганые» воды не оскверняли. Если волхва на реке поймают, то тут же камень привяжут и утопят на стремнине. А потом чёрные монахи на берега выходят, крестом воду взмучивают и говорят: «Это мы так её освящаем, чтоб безбожники не смели даже жажды той водой утолить».

Каменных идолов, а также алтари на холмах и горах, где жертвы богам воздавались, свалили, а деревянных — пожгли. Что не горело, молотами разбили, что не разбить — в землю зарыли, а то бросили среди трав полынных. Весь этот разбой творят по недомыслию своему рабскому, ибо символы древнего православия не в камне, дереве или храмных стенах — покуда светит в небе солнце, и его владыка Даждьбог будет несокрушим. Но откуда ведать о сём чёрным людям, кои несут в своих руках знак смерти?

Коли нет больше места на земле роду Невзора, то придётся воспользоваться советом волхва и уйти в вечность, то есть в небытие, никак не связанное с настоящим. Для тех, кого лишают бытия, раз в год, на Перунов день, открываются новые врата, в которые не каждый может войти.

Волхв принёс два серебряных сосуда, с живой и мертвой водой, отлил из обоих в одну золотую чашу и велел в тридесять разбавить берёзовым соком, дабы чуть подсластить горькое питье. После чего на вечерней заре дать всем по глотку от малого дитя до воина, женщинам — по два, это чтобы досталось и будущему потомству, а самому Невзору выпить, что останется. И идти на закат до тех пор, пока не угаснет последний луч солнца и не померкнет запад.

В этот час распахнутся врата и весь род войдет вольным в иной мир вечности, который незрим для настоящего и не подвластен ему.

Жизнь в вечности — это жизнь между прошлым и будущим, между землей и небом, между жизнью и смертью.

Научил так волхв, взял свои сосуды и дальше отправился.

У Невзора было три жены и семнадцать детей: воинов только четверо, остальные девы. Сожалел, конечно, — помощников маловато, хоть землю пахать, хоть набеги отбивать. Но так распорядился Дед Небесный, значит, станут девы воинов рожать и род продолжать. Дочери все в матерей удались, одна краше другой. Хоть и от разных жен, но у всех неуловимое сходство было: русоволосы, космы ниже пояса, глаза голубые, как родник студёный. Жены рожали детей каждый год и оттого не старились, хотя самого Невзора годы как белилами измазали: и голову, и бороду.

Младшая дочь от третьей жены, Ведея, очень уж хороша была собой. Глаза глубокие, завораживающие, утонуть в них было можно. На лицо белая, брови тёмные да тонкие. И обходительная с людьми, и ласковая. Но ещё было в ней то, чего у других дочерей не открылось, да ни у кого в родах, так как не слыхал о подобном. Дар был — в сны чужие входить да судьбу во сне рассказывать. Спрашивал Невзор о снах, только не помнила она ничего да смеялась, будто ручеёк по камешкам. Но бывало после снов тех печалилась, слезу видел на щеках при пробуждении. На песке иногда рисовала странные картины, которые и сама понять, наверное, не могла. Только недолго те картины жили, как сны: волной прибрежной их смывало, а в памяти оставались.

Однажды пришла и сказала:

— Отец, наш род спасёт охотник!

Все мужчины в роду были охотниками, поскольку всё время приходилось в лесах жить.

— Как его имя? — спросил Невзор.

— Имени не знаю, но прозвищем Леший.

— Нет у нас такого охотника, дочь.

— Верно, он ещё не родился, — ответила Ведея. — Но через много-много лет он явится на свет, чтобы вывести наш род из небытия.

Тогда Невзор ещё не верил в её вещие сны и пророчества, потому лишь засмеялся добродушно:

— Полно, Ведея! Это у тебя юношеские грёзы…

Дочь потупилась, затем схватила ветку и нарисовала на песке странную птицу в небе и летящего по воздуху человека.

— Это он, летающий охотник!

Волна набежала и слизнула будущее…

Но вот она, легка на помине! Прибежала, у своей берёзы встала, поясок на неё свой повязала да, улыбаясь, шепчет что-то заветное, одной ей ведомое. Дерево заклинает…

Невзор долго смотрел на неё и затаённо дивился. Ведея, кроме снов своих пророческих, обладала даром редкостным, ныне почти утраченным — разговаривать с деревьями. Так-то лес все время мертвым стоит, безмолвным, особенно зимой. Но когда в начале лета зацветает и выбрасывает пыльцу, можно услышать голоса. Множество голосов! И если уметь вслушиваться, то открывается человеку речь деревьев, а они много о чём могут рассказать, ибо корнями врастают в землю, а кронами — в небо.

Поговорила Ведея с берёзой, опустила голову и приблизилась к отцу:

— Завтра люди Судислава здесь будут.

— Я не отдам тебя черному князю, — твердо сказал Невзор. — Ещё хватит сил защитить тебя.