Игра в классики на незнакомых планетах - Ина Голдин

Шивон сняла шлем. Лес, легкий ветерок, и все это – через пелену нереальности, будто пикник во сне. Они шли рядом, как два подростка на первом свидании, боясь заговорить.

Потом – будто внутри обвалилось препятствие – Шивон вытащила снимки. Зоянин посмотрел. Перевел взгляд на Шивон.

– Вы, – сказала она. – Слова.

– Слова. – Боится он или возвращает ее собственный страх? – Важный. Слова.

– Как? – Она скользнула пальцем по строчкам. И произнесла, надеясь, что прозвучит это правильно: – Как вы это читаете?

Зоянин вздрогнул. На секунду его облик заколыхался, и Шивон смогла разглядеть… а ничего, собственно.

– Слова, – сказал он. – Опасный.

Они уже почти вошли в лес, странные растения пересекали небо над их головами. Зоянин снова поглядел на нее – но в глазах его было только ее отражение.

– Опасный. – Он показал вниз, на землю. – Слушающая, – сказал он. И повторил это слово несколько раз.

А до нее только сейчас дошло, что так на его языке и называется планета. Слушающая. Зоэйвирран.

– Слова, – сказал зоянин. – Слушающая. Нельзя. Слова.

– Нет. – Шивон пожала плечами, сознавая, что здесь этот жест может значить совсем другое.

– Вы. – Конечность зоянина потянулась к нагрудному знаку на ее скафандре, символу Лингвистической комиссии. – Опасный. – Он ласково дотронулся до снимков, которые она держала в руке; забрал их у нее – она не знала, как реагировать, – прижал к груди. – Хал ллассан.

Зоянин, как ей показалось, вздохнул. А потом из-за спины сказали:

– Шивон. Никак не можете успокоиться?

Она обернулась. У Гранта было серьезное и хмурое лицо, будто с похмелья. Он сказал зоянину несколько отрывистых, несвязных слов – Шивон не поняла. Потом взял ее за руку:

– Идемте.

Они остановились посреди лужайки – приятной, хоть и чужой.

– Чего вы хотите? – спросил Грант. – Нобеля хотите?

– Я имею право знать, – сказала Шивон. – Им, там, все равно… А я хочу понять.

– Никогда, ни одной живой душе не говорите, что вы видели. – Грант медленно проговорил: – Маассах эр ваурин кие.

Все правильно, так и должно быть; трава-есть-зеленая-здесь, нормально построенная – человеческая – фраза. Шивон застыла.

Он показывал ей вниз, на траву. Траву неопределенного, неземного цвета, которая постепенно окрашивалась в зеленый.

Черт побери, это же невозможно.

Откуда он знал этот оттенок – сочный, тем ярче, чем серее над травой небо?

Она невольно отступила, словно под ногами разливалась кровь, а не цвет.

Пионер смотрел на нее поверх чуда.

– Знаю. Я тоже сперва не верил.

* * *

Это невозможно, и даже ее ирландское воображение на такое не согласится. Потому что… Потому что был Бог, и у Бога было Слово, и никому, кроме Бога, Слово не досталось. Шивон возвращалась к катеру оглушенная. Хуже всего – это казалось логичным. Планеты подчиняются законам природы, почему бы одной из них не подчиняться законам языка? И тогда любая правильно построенная фраза ведет к преображению планеты. И жители вынуждены говорить обломками, навсегда запертые за своим «пиджином», боясь сказать что-то лишнее.

И текст этот – не текст, а когда-то давно написанная Библия…

– Ну, выяснила что-нибудь? – встретил ее Лоран.

Она пробормотала что-то неудобоваримое.

Но ведь так не должно быть. Где же Бог? Он дал им Слово. Дал способность творить. На Него это абсолютно не похоже. Бог – трус, Шивон знала это еще в католической школе. Он трус, он не любит, когда люди пытаются создавать. Он ни за что не даст им орудия.

Язык – это власть, говорили ей, когда она была студенткой.

* * *

Шивон знала, что все равно это сделает, и наблюдала за собой с научным интересом – сколько она все же продержится?

Продержалась ровно до ночи – когда все угомонились, а снаружи стояла темнота. Слава богу, Марша не догадалась закрыть катер изнутри. Разумеется, это было противозаконно.

Над полем сияли звезды. Под ногами ощущалась трава. Трава, сделанная зеленой одним усилием.

«Этого не может быть, – говорила она себе. – Этого не может быть».

Она стояла посреди поля, собираясь со словами.

– О керрах, – сказала она. «Я лечу». Эту фразу ей удалось выскрести из пока еще совсем чужого языка. – О керрах.

Ее вознесло в воздух.

Шивон задохнулась – даже не от полета, а от сознания, что вот так происходит, как в детских сказках, в стране Нет-И-Не-Будет.

Здесь нет ничего…

Ветер бил ее в лицо, она расправляла руки, поджимала ноги – вверх-вниз, инопланетные американские горки.

Здесь нет ничего невозможного.

«О Господи, – сказала она себе, приземлившись, – это ужасно».

* * *

Следующим утром на катере царил переполох.

– Кто-то их спугнул, – сообщил Лоран. – Уж не ты ли, ma puce[1]? Марша рвет и мечет. Кажется, мы переходим к плану «Три М».

– «Три М»?

– «Мочи марсианских мартышек».

Шивон было не до смеха.

* * *

Марша стояла у одного из главных экранов и направляла свой отряд:

– Два человека в пятый квадрат… Посылаю вам дополнительно двух «пчел». И будьте осторожны. Поздравляю вас. – Марша повернулась к Шивон. – Они все ушли. В неизвестном направлении. Отказались от контакта.

Шивон молчала.

– Грант тоже исчез. Мы его разыскиваем.

Шивон молчала.

– Что за конфликт у вас с ними произошел?

– У нас не было конфликта.

– Ладно. Никуда не денутся, – сказала шеф службы безопасности. – В любом случае исследование планеты продолжится. Я связывалась с утра с Межпланетным лингвистическим. И с Центром космической разведки. Они дают добро.

* * *

К вечеру – по часам экипажа – Гранта так и не нашли. Марша велела всем подтягиваться к катеру. Грант или не Грант, они должны были провести церемонию. Экипаж поднялся на холм недалеко от места посадки. Здесь в земле торчал уже ободранный флаг первопроходцев. Ему отсалютовали «Лучами». С церемониями достали новый – синее со звездами полотнище Объединенной Земли. Запели гимн.

Шивон стояла, вытянувшись по струнке, как все. Стояла и глядела, как сияют новые звезды на свежем полотне.

Потом команда Марши установила другой флаг. Своей страны. На что они имели полное право, поскольку пионеры были американцами.