Роккаматио из Хельсинки - Янн Мартел

— Может, лучше вслух прочтем книгу Джойса?

— Но мы ж не хотим быть лишь пассивными зрителями?

— Ох…

— Для начала надо решить, где обитает наше семейство.

Пол одарил меня квелым взглядом. Он устал и был скептичен, однако я наседал, уже слегка досадуя. Брань не звучала, но витала в воздухе. Пол скривился и заплакал. Я тотчас попросил прощенья. Конечно, мы вслух прочтем «Улисса», отличная идея. А после — что такого? — «Войну и мир».

Я уже заходил в лифт, когда меня нагнал истошный вопль из палаты:

— Хельсинки-и-и-и-и-и-и-и-и-и-и-и-и-и-и-и-и-и-и-и-и-и-и!

Я ухмыльнулся. Понимаете, мы с Полом были настроены на одну волну. Оба молоды, а юности свойственна радикальность. Она не увязла в привычках и традициях. Если вовремя спохватится, все начнется заново. Стало быть, история наша произойдет в Хельсинки, столице Финляндии. Хороший выбор. В далеком городе, где никто из нас не бывал, нашей фантазии будет вольготнее, нежели в том, что маячил перед глазами. Я вернулся в палату. Пол еще не остыл от крика.

— Как назовем семейство? — спросил я.

На секунду он задумался, вытянув губы трубочкой и сощурившись. Потом выдохнул:

— Роккаматио.

— Как?

— Роккаматио. Рок-ка-ма-ти-о.

Мне не особо понравилось. Как-то не жизненно. Может, лучше что-нибудь более скандинавское?

Но Пол уперся.

— Роккаматио, Рок-ка-ма-ти-о, — повторял он. — Финская семья итальянского происхождения.

Что ж, быть посему. Семейство получило имя и прописку. Осталось поведать его историю. Условились о правилах: я буду решать, что годится для сочинения, явная автобиография неприемлема. Действие происходит в наши дни, в середине восьмидесятых. Каждую главу, отражающую одно событие соответствующего года двадцатого столетия, сочиняем за один присест. Чередуемся: я беру нечетные годы, Пол — четные. Прикинув, что нам известно о Хельсинки, сошлись в следующем: первое, население города один миллион человек; второе, это столица Финляндии во всех смыслах — политическом, торговом, промышленном, культурном и прочих; третье, это важный морской порт; четвертое, здесь обитает маленькая, но капризная шведская община; пятое, Россия всегда подавляла дух финской нации. И последнее, о чем мы договорились: семья Роккаматио — наш секрет.

Было решено, что после недолгих изысканий и размышлений я приступлю к первой главе. Я принес Полу ручку, бумагу и трехтомную «Историю двадцатого века», а его отец доставил низкую этажерку на колесиках, уставленную тридцатью двумя томами пятнадцатого издания «Британской энциклопедии».

Имейте в виду, вы не услышите историю хельсинкских Роккаматио. Никакого обнародования частной жизни. Просто знайте, что семья эта существовала, вот и все. Рассказывать историю семейства было трудно, и чем дальше, тем труднее. Начали мы браво и уверенно, бесконечно спорили и перебивали друг друга, щеголяя умом и оригинальностью, много смеялись, однако весьма утомительно воссоздавать жизнь, когда ты не на пике здоровья. Не то чтобы Пол уклонялся от нашей затеи (хотя словом или гримасой все еще противился), он просто не имел на нее сил. Даже слушать ему было тяжело.

Часто повествование велось шепотом. Оно не предназначалось для чужих ушей. Кроме памяти, о той спидовой поре осталась лишь эта запись.

Событийный фон хельсинкских Роккаматио

1901 — После шестидесяти четырех лет правления умирает королева Виктория. Ее царствование знаменует собой невероятный индустриальный рост и повышение материального благосостояния. Пусть в чем-то зашоренная и бредовая, Викторианская эпоха стала наисчастливейшим временем стабильности, порядка, богатства, просвещения и надежды. Победоносно шествуют наука и новые технологии, рукой подать до Утопии.

Я начинаю с кончины патриарха семьи, Сандро Роккаматио. Печальный эпизод позволяет представить членов семейства — все они присутствуют на похоронах.

1902 — Под деятельным руководством Клиффорда Сифтона, министра внутренних дел в кабинете Уилфрида Лорье, заселение Канадского Запада приобретает широкий размах. Сифтон рассылает миллионы брошюр на дюжине языков и накрывает сетью агентов Центральную и Северную Европу. Корабли, в Старом Свете разгрузив канадскую пшеницу, возвращаются с уловом домой. Менее чем за десятилетие население прерий увеличивается до миллиона человек, производство зерна пятикратно возрастает. Лорье заявляет процветающей нации: «Двадцатый век принадлежит Канаде».

1903 — В Килл-Девил-Хиллз, Северная Каролина, братья Орвилл и Уилбур Райт поднимаются в воздух. В первом полете их оснащенный двигателем аппарат «Флайер-1» (ныне часто называемый «Китти Хоук») продержался в воздухе двенадцать секунд, в четвертом и последнем — сорок пять.

1904 — Французский премьер-министр Эмиль Комб вносит билль о полном разделении Церкви и государства, что является прямым следствием «дела Дрейфуса». Законопроект гарантирует абсолютную свободу совести, лишает светскую власть права вмешиваться в назначения церковных иерархов и определять размер их жалованья, а также пресекает всякие связи между Церковью и государством.

В нашем сочинительстве уже выработался некий порядок. Почти ритуал. Перво-наперво мы, точно европейцы, обмениваемся рукопожатием. Полу это заметно нравится. При случае перекидываемся репликами о здоровье и медицине. Затем светская беседа на политические темы, поскольку мы оба — усердные читатели газет. После небольшой передышки сосредотачиваемся и приступаем к Роккаматио.

1905 — Немецкий ежемесячник «Аннален дер физик» публикует статьи Альберта Эйнштейна, двадцатишестилетнего германского еврея, который служит экспертом патентного бюро в швейцарском Берне. Открыта «Специальная теория относительности». Энергия повсюду. Е=mc2, формула Эйнштейна.

1906 — Нанеся поражение Марвину Харту, боксер Томи Бёрнс становится первым (и единственным) канадцем, завоевавшим звание чемпиона мира в тяжелом весе. За три года он одиннадцать раз подтверждает свой титул и ярким нокаутом побеждает чемпиона Ирландии Джема Роше — этот бой, длившийся одну минуту двадцать восемь секунд, стал самым коротким в истории схваток тяжеловесов за мировое первенство.

Пол немного оправился. Его одолели мелкие хвори (ночная потливость, понос) и слабость, но это поправимо. Он дома; поскольку прежде никогда не болел, нынешний режим ему кажется экзотически интересным. Пол проходит курс азидогимидина и мультивитаминов, еженедельно посещает больницу, где иногда остается на ночь. В больнице ему нравится. Всемогущие люди в белом, их научный лексикон, бесчисленные анализы, безукоризненная чистота — все это изнуряет и обнадеживает. Он в хорошем настроении.

Мы строим планы. Говорим о путешествиях. Я кое-что повидал, Пол в семейных поездках видел меньше, но мы оба воспринимаем путешествия как необходимый элемент развития, способ существования и метафору духовных странствий. Пренебрегая исхоженными тропами, мы воротим нос от Европы. Ведь мы волхвы, а не туристы. Мигнув над Исландией, Португалией, Болгарией и Польшей, наша путеводная звезда призывает нас в иные края: Турцию и Йемен, Мексику, Перу и Боливию, Южную Африку и Филиппины, Индию и Непал.