Седого графа сын побочный - Эдуард Лимонов

Далее, поклявшись, что никогда больше не буду иметь дела с либералами, я запустил «Стратегию-31», суть её состояла в том, чтобы каждое 31-е число тех месяцев, в которые есть тридцать первые числа, выходить на Триумфальную площадь на несанкционированные митинги. Первый несанкционированный митинг состоялся 31 января 2009 года.

К лету поняв, что без помощи, одним, нам с проектом не справиться, нам не хватало людей, я пошёл к Людмиле Алексеевой, правозащитнице, и попросил подсобить. Правозащитники согласились.

Они почти сразу же пытались оттягать проект себе, но предали нас окончательно только 31 октября 2010 года. Потом был роковой день 10 декабря 2011 года, либералы, договорившись с властью, увели толпы возмущённых выборами «рассерженных горожан» на Болотный остров.

Все эти события есть в моей книге «Дед», так что можете найти там более или менее подробное описание.

Кое-как пережив Болотное предательство и поражение, мы было воспряли духом, когда начались украинские события. Нацболы рванули вначале в Крым, а из Крыма, где российские «вежливые люди» обошлись и без нашей помощи, рванули в Донбасс. Однако там уже сидела большой задницей на Донбассе официальная Московия, к тому же я неудачно выбрал для нацболов руководителя.

Мы там потеряли несколько человек убитыми, получили несколько человек увечными (один потерял ногу, ещё один живёт с шестью осколками в черепе, ещё у одного не работает рука). Призвав через основанную партией для сбора добровольцев в Донбасс организацию «Интербригады» туда около 2 тысяч добровольцев, мы всех их умудрились подарить чужим дядям, и их рассеяли по подразделениям. Наши попытки внедриться в политику ДНР и ЛИР были пресечены. Посетив в декабре 2014-го ЛИР, я увидел неприятные для себя и партии результаты.

Вся эта ситуация в Донбассе неплохо зарисована в моей книге «…и его демоны». Прочтите, будет время.

Если тебе нельзя в будущее, то куда можно?

Правильно, в прошлое.

В 2015 году, в августе я отправился в городок Бобров Воронежской области, где в 1918 году родился мой отец Вениамин Иванович Савенко.

Серебристо-чёрный наш «хуиндаи» свернул с трассы «Дон» на узкую местную дорогу, и сразу стало тихо и хорошо. Дорога меж могучими деревьями, обсаживающими её, шла по странно-изумрудным, неестественно спокойного цвета полям, как будто путешествуешь не в реальности, но в такой успокоенной и остановившейся мистической сказке.

Через некоторое время въехали в одноэтажный городок, тоже спокойный. Дома располагались в небуйной, лаконичной, но уверенной зелени.

Вот тут родился мой отец, сообщил я охранникам. И добавил, что сейчас в Боброве числятся 19 тысяч жителей. — Смотрите, спокойно так, дома одноэтажные…

Охранники одобрили город. Сообщили, что, мол, вполне человеческое поселение, жить тут можно, это тебе не потная, неистовая, дьявольская Москва.

Появились пирамидальные тополя, для меня, бывшего жителя Харькова, пирамидальные тополя всегда были признаком юга.

Получалось, что отец мой до армии жил на юге всё же, хотя и не на Кавказе каком-нибудь, но на приемлемом русском юге, в верховьях Дона. Жители этих мест, прочитал я перед выездом в Бобров в Интернете, всегда причисляли себя к донским казакам.

У двухэтажного всё же здания местного ЗАГСа нас ждал крупный нацбол Костя в армейских шортах цвета хаки. Выбравшись из «хуиндаи», мы цепочкой просочились в двустворчатые двери Отдела записей гражданского состояния, в дом, где содержат в документах прошлое.

В доме было прохладно, как бывало в подобного рода государственных учреждениях во времена моего детства в городе Харькове. По выщербленным пятнистым ступеням из мраморной крошки прошли на второй этаж. В коридоре, спинами к закрытым окнам, лицом к дверям, стояли скамейки, но на них никто не сидел. Людей в коридорах не было. Бобровские жители, судя по этому безлюдью, совсем не интересовались прошлым, а предпочитали за стенами ЗАГСа на улицах городка активно заниматься настоящим.

Массивный Костя проник в нужную дверь и затем пригласил туда меня. Встретил меня запах бумаг, на которых было записано прошлое. Девушка — младший хранитель прошлого — стояла за прилавком, где товаром было прошлое. Я обратился к ней с речью, из которой она, я полагаю, ничего не поняла. Впрочем, именно такой реакции, непонимания, я и ожидал.

Я сказал:

— Мой отец родился тут у вас в городе Боброве в марте 1918 года. Однако свидетельство о рождении его было выдано Бобровским уездным ЗАГСом только 25 мая 1927 года. Мне ничего не нужно, отец мой умер в городе Харькове 25 марта 2004 года.

— Ну, это обычная практика в те годы. — сказала девушка-хранитель прошлого. — Не до этого было, не до оформления детей.

— Так чего вы от нас хотите?

— Вот заявление. — Я достал из портфеля и протянул ей бумагу.

В ЗАГС г. Боброва

Воронежской области

от Савенко Эдуарда Вениаминовича

г. Москва

ЗАЯВЛЕНИЕ

Прошу предоставить мне сведения о моем отце САВЕНКО Вениамине Ивановиче, родившемся в г. Боброве Воронежской области 20 марта 1918 года (свидетельство о рождении от 25 мая 1927 г. за номером 29) и умершего в г. Харькове (Украина) 25 марта 2004 года.

В частности, меня интересует его отец Иван Иванович САВЕНКО, даты его рождения и смерти, профессия и все иные сведения, которыми располагает ЗАГС.

С уважением,

/подпись/

Савенко Э. В.

10 сентября 2015 г.

* * *

В прохладном, отдающем запахом лежалых бумаг воздухе я почувствовал переданное мне эфирными частицами замешательство. — Подождите минутку, я позову старшую.

— Мне выйти в коридор?

Она кивнула.

Я вышел, и за мною она, чтобы процокать каблуками по коридору в его дальнюю даль.

В коридоре сидели и стояли все пассажиры «хуиндаи», привезшего нас сюда. Мои охранники, знакомые мне годами. Но ко всем нам уже примешалось нечто, чего не было с нами доселе. А именно — прошлое.

* * *

Младшая сотрудница ЗАГСа, старшая и я вновь вошли в то же помещение.

— Так какую справку вы от нас хотите? — спросила меня старшая.

— Я вам сейчас всё объясню. Отец мой умер в 2004-м на Украине, я не смог с ним проститься, поскольку был в черном списке украинских властей, среди persons non grata.

В 2008 году умерла моя мать. К тому времени чёрный список на Украине отменили, и я смог поехать в Харьков хоронить мать. Среди фотографий, которые я увёз с собой в Москву, я позже обнаружил жёлтую от времени, на солидном картоне по моде того времени фотографию моей бабки Веры Мироновны Борисенко, но это была лишь половина фотографии, ибо часть её, запечатлевшая мужчину в военной форме, была отрезана. От мужчины остался лишь крайний клочок погона и мелкий кусок тульи фуражки.