Обжора - Джавид Алакбарли

В отделении многие были согласны со мной. Мы, конечно же, не говорили ничего лечащему врачу, но все между собой обсуждали, что очень трудно согласиться с теорией психиатра о стрессе. Просто изначально нам было абсолютно ясно и понятно, что этот посыл в корне не верен.

— Не там ищет! Значит, и помочь не сможет.

Никто, конечно, и не мечтал о том, что человек подобных габаритов способен в одночасье превратиться в фотомодель. Мы лишь надеялись, что после своего выхода из больницы она сумеет сохранить своё теперешнее состояние и не начнёт возвращаться к своему прежнему весу. Эта надежда, конечно же, была весьма призрачной. Её могло подпитывать лишь то обстоятельство, что в её изнеженных и хорошеньких дочерях не было и намёка на полноту.

Но в конце концов выяснилось, что наша психиатр знала об особенностях человеческой души и женского организма куда больше, чем мы все вместе взятые. И кто знает, хорошо это было или плохо?

Когда я в следующий раз пришёл на дежурство, то вся больница напоминала пчелиный улей. Казалось, айфоны в руках наших медсестёр уже предельно накалились от огромного количества пересылаемого и получаемого с них материала. Никогда не думал, что всего лишь один мужчина, причём в достаточно преклонном возрасте, может вызвать такую бурю в сердцах и умах всех женщин нашей клиники. Ко мне на телефон тоже пришла пара удивительных фотографий. На них были фантастические портреты женщин совершенно невероятных форм и размеров. Но, боже мой! Как же они были красивы!

Рубенс отдыхал. Все женщины этого фламандца, при всей пышности их тел, оставались в тени работ этого колумбийского художника. Вначале я решил, что всё это создано в наркотическом бреду и надо немедленно призывать к ответственности всех нарко-баронов Латинской Америки. Но все эти мои порывы и попытки найти всему рациональное объяснение померкли в процессе созерцания работ этого гения.

Его звали просто Ботеро. Он создал какой-то невероятно пузатый мир, в котором даже вазы и щенки имели абсолютно невиданные ранее формы. Иногда его работы зло называли надутыми резиновыми куклами. Кто-то говорил, что это чудовищно разбухшие фигуры людей. Много чего говорили. Но, как известно, глас народа — глас божий. Реакция всех наших женщин на этого Ботеро доказала лишь одно: оказывается, что его успех у женской половины человечества был заранее предопределён. Причём это была любовь с первого взгляда и на всю оставшуюся жизнь.

Так вот и получилось в результате, что единственный в клинике цветной принтер работал в тот день, не переставая. Остановился он лишь тогда, когда закончился картридж. Репродукции работ этого художника к концу дня висели уже везде и всюду. Над ними хихикали, ими восторгались и даже целовали все эти пузатые лица, выражая просто щенячий восторг оттого, что, оказывается, такое рисует самый дорогой художник из всех ныне живущих.

Наши женщины уже всё выяснили. Они знали, что все три жены этого художника были худенькими барышнями. По секрету они мне сообщили, что, кажется, последняя из них весила всего пятьдесят килограммов. Но откуда же вдруг у него возникла такая любовь к женщинам невероятных размеров?

Наша женщина-гора блекла на фоне всех этих монстров. И тут я понял, что мадам-психиатр всё-таки нашла верный ключ к своей больной. Она смогла прежде всего внушить и ей, и всем остальным, что её полнота способна вызывать любовь и восхищение, а не отвращение. Это был первый её шаг. Интересно, что же последует за этим?

До этого самым известным человеком из Колумбии в нашей клинике был Маркес. Конечно же, никто из наших сотрудников не читал «Сто лет одиночества» и «Осень патриарха». Для всех них это были очень скучные книги. Но в один прекрасный день очень известный онколог умудрился сказать одному нашему безнадёжному пациенту, что в жизни всё бывает, и порой можно излечиться даже от рака. И заговорил о том, что Маркес, после поставленного ему ракового диагноза, ухитрился прожить десять лет и даже написал книгу о своих любимых, но таких грустных и несчастных шлюхах. Всё это дало старт каким-то вероятным процессам.

В нашу больницу стали поступать десятки экземпляров этой книги. Никто из женщин не рискнул, видимо, заказать книгу с таким названием на свой домашний адрес. Вот и получили мы в подарок абсолютно немыслимую чехарду с тем, кто и чей экземпляр забрал по ошибке. Маркес же, независимо от всего этого, прослыл у нас самым тонким знатоком женской души. Ну, может быть, ещё каких-то других элементов женского организма, о которых не очень принято говорить в традиционном обществе. Но Ботеро побил все маркесовские рекорды.

Почему-то нашим медсёстрам больше всего нравились его семейные портреты. Они печатали их уже на фотобумаге, заключали в рамки и вешали в своих процедурных. Главврач пару раз пытался призвать их к порядку, но потом махнул рукой, сочтя, что рано или поздно и этот бзик сойдёт на нет. Как и множество других женских вывертов, что пережила эта больница.

***

Она искала десерт. Именно он должен был завершить то пиршество, которое она, со свойственным ей размахом, развернула этой ночью на кухне. А потом вдруг в дверях показался её заспанный муж. И задал ей один-единственный вопрос:

— Чаю тебе заварить?

— Заварить.

Это было просто прекрасно. Она сразу успокоилась. Обрадовалась, что он не обрушил на неё шквал вопросов. Ничего не сказал, ничего не прокомментировал и даже удержался от своих вечных шуточек. А всего лишь предложил налить ей чаю. Но, в конце концов, оказалось, что допроса с пристрастием ей всё же не удастся избежать.

Муж, конечно же, заварил прекрасный чай. Точно такой, какой они всегда любили. Он был искренне убеждён в том, что такой чай не способен вызвать бессонницу. Всё дело было в деталях. А заключались они в том, что на заключительном этапе заварки он клал в чайник одному ему ведомые травы. Он подождал несколько минут и только тогда произнёс свою любимую присказку:

— Ну, что, жёнушка, поехали?

Она всего лишь кивнула. И ночное чаепитие началось. Стол уже был заставлен её кулинарными шедеврами. Ей совсем необязательно было пробовать каждый из них. Само их наличие дарило ей какое-то ощущение праздника. Недаром же муж всё время убеждал её в том, что она уникальный едок. Все едят ртом, губами, зубами, а она поедает еду глазами. И тем не менее, даже не положив ничего в рот, может испытывать фантастическое чувство