Притворись моей на одну ночь - Дэни Коллинз

У нее сел голос. В ее словах Сандро почувствовал глубокое отчаяние, граничащее с гневом. Это задело его за живое.

— Тот ребенок не ваш, миссис Ферранте, — настаивала медсестра.

— Это не мой сын.

Она покраснела, стараясь успокоить кричащего на ее плече младенца. Алесандро пришлось сконцентрировать всю волю и оставаться спокойным.

— Принесите бутылочку, я его покормлю, — приказал он медсестре. — Моя жена сомневается. В конце концов, это ее тело, и…

— Дело не в этом, я готова кормить сама, но моего ребенка.

В ее взгляде была не то отрешенность, не то покорность. Она выглядела преданной, обманутой. Разочарованной.

Что-то шевельнулось в его душе, несмотря на шок от ее истерики и нежелания признать собственного сына. Неуверенность. Скорее всего, она ошибается. Путаница с детьми случается лишь в фильмах. У нее на руках их сын. Но в этом случае она просто не хочет его признать, как не хотела общаться с мужем последние месяцы. Почему он стал таким нежеланным для нее?

Медсестра ушла за бутылочкой. Разумеется, кто бы ему отказал. Правда, на просьбы Октавии никто и не думал реагировать. Он взглянул на нее так, будто она грязь на подошве его ботинка, от которой как можно скорее надо избавиться! Она опустила глаза, не в силах смотреть ему в лицо, и принялась разглядывать исподтишка. Какой он красивый! Светло-голубой пуловер под кожаной курткой пилота выгодно подчеркивает широкие плечи. Легкая щетина на щеках — единственный намек на бессонную ночь. В остальном безупречен: отглаженные серые брюки, уложенные, чуть вьющиеся волосы, серо-зеленые глаза, взгляд которых обрушивался тропическим ливнем, проникая в самые потаенные уголки души. Все в нем буквально излучало силу: широкие плечи, твердый рот, спокойное лицо. Создатель отмерил точные пропорции. Высокие скулы, прямой нос, чувственные губы. О, эти губы. Когда-то они ласкали ее. Нельзя думать об этом. Сейчас они сжаты от негодования, и она тому причиной.

Похлопывая ребенка по спинке, Октавия безуспешно старалась утешить его и успокоиться сама. Может, она сошла с ума? Примо никогда не стеснялся задавать ей подобные вопросы. «Ты что, обкурилась?», «Совсем потеряла разум?», «Ты вообще можешь думать, как нормальные люди?», «Как ты могла предположить такое?!». Спустя несколько месяцев она и сама начала сомневаться в своем психическом здоровье. Как вышло, что она в Лондоне, беременная, а отец ребенка, казалось, абсолютно не думает о семье? Почему не боролась за лучшие условия жизни? По крайней мере, можно было настоять на каком-нибудь контракте или обещании от мужа. Почему не требовала от Алесандро разговаривать прежде всего с ней, а не с кузеном? Конечно, в этой ссылке в Лондон ей не угрожала опасность, просто она была одинока и несчастна. Но, в конце концов, мама несчастна всю жизнь. Таков удел жены, служившей пешкой в мужских амбициях. Разве она имеет право вообще взывать о сочувствии? Несчастная богатая девочка, плачущая оттого, что приходится жить в особняке, полном слуг. Да в ее жизни можно устать разве что от походов по магазинам. Октавия привыкла ждать от жизни лучшего, поэтому воспринимала свое положение как временную меру и ждала воссоединения с мужем, который бы непременно дал ей почувствовать свою любовь. Картинка дружной, любящей семьи не покидала ее до сегодняшнего дня. Однако что-то пошло не так. Иначе почему ей отказывают даже в праве взять на руки собственного ребенка? Внезапно терпение, чувство долга и умение понимать других показались Октавии бесполезными, никчемными, глупыми качествами.

Покачиваясь в кресле, она легонько убаюкивала ребенка, но мысли кружились в бешеном вихре, далеко от идиллической реальности. Малыш в другом инкубаторе так похож на Алесандро, и как он не заметил? Она спорила с медсестрой, пока не почувствовала, что вот-вот упадет в обморок. Та не согласилась дать ей подержать другого младенца, но то, что он ее сын, так очевидно. Почему муж не поддержал ее? Если уж он не видит правды, значит, она и впрямь сходит с ума.

Плач другого мальчика, приглушенный стенками инкубатора, разрывал ей сердце. Но малыш в ее руках тоже кричал жалобно и надрывно. Октавия чувствовала себя хуже некуда, бессильная ему помочь. Но она не может кормить его грудью. Тот, второй, ее сын. Несомненно.

Внезапно распахнулась дверь.

— Думала родить сама, но… О, здравствуйте. Я слышала, это с вами мы соперничали за внимание хирурга. Я Сорча Келли.

Блондинка, въехавшая в палату на кресле-каталке, была восхитительна. Волосы стянуты в пучок, бледное овальное лицо, чистое, без макияжа, поражало красотой, ни грамма лишнего веса. Она бросила заинтересованный взгляд на Алесандро, и сердце Октавии сжалось от ревности. Она заставила себя поглядеть на мужа. Конечно же он обратит внимание на эту красотку. Ее улыбка, разумеется, не была приглашением к флирту, но какой мужчина устоит перед таким совершенством?

Однако Сандро лишь вежливо кивнул.

— Алесандро Ферранте. Моя жена Октавия и наш сын Лоренцо. Ведь так мы хотели его назвать? — Он обратился к жене, отчаянно желая, чтобы хотя бы сейчас она не спорила.

Октавия лишь кивнула, пожав плечами. Да, она хотела назвать сына именно так, но малышу у нее на руках это имя не подходило. Наткнувшись на суровый взгляд мужа, она почувствовала, как перехватило дыхание. Почему он смотрит так презрительно? Она в состоянии прочесть его мысли. Яблочко от яблони недалеко падает, или что-то в этом роде. Но сцены не будет. Она собралась было говорить, но Сорча протянула руки к малышу в руках медсестры. Та попросила Алесандро отвернуться, и он, извинившись, выполнил ее просьбу, чтобы дать молодой матери возможность удобнее устроиться в кресле с обнаженной грудью.

Мучительная боль железным обручем сжала сердце Октавии, когда она увидела, как Сорча обнимает малыша.

— Я хотела вас увидеть, мистер Келли, — нежно и ласково пропела она мальчику.

Октавия внезапно обрела дар речи:

— Это…

— Октавия, — тихо, но твердо предупредил Сандро.

Прерывисто вздохнув, она посмотрела ему в глаза, в которых в данный момент не было ничего, кроме пренебрежения, обиды и боли. Сердце подпрыгнуло, но она быстро перевела взгляд на Сорчу. Та внезапно склонила голову, и ее брови сошлись на переносице. Медсестра подтолкнула ребенка к ее груди.

— Я думаю, это не… — Молодая мать подняла глаза и посмотрела на мальчика в руках Октавии, которого та безуспешно старалась утешить, потирая спинку и покачивая.

— Ваша бутылочка, сэр. — Венди что-то вложила ему в руку.

В этот миг Октавии показалось вдруг, что все вокруг отступило на второй план. Единственное, что имело значение, — встревоженный взгляд Сорчи и ребенок у нее в руках. Сын Октавии. Взгляды женщин встретились. Октавия медленно опустила ребенка на колени, чтобы Сорча могла увидеть его лицо. Их разделяло несколько метров. Зрачки Сорчи удивленно расширились, во взгляде поселилась тревога матери за своего ребенка.

— Как вы… — Она опустила взгляд на ножку малыша, которого держала. Руки ее дрожали. Она непонимающе посмотрела на Октавию.