Английская портниха - Мэри Чэмберлен

– Вы уверены? – спросил официант.

Ей вдруг стало жарко, она поняла, что допустила промашку. В этом мире о вашей одежде заботятся камердинеры, горничные и лакеи.

– Нет, – быстро нашлась Ада, – вы правы. Пожалуйста, возьмите. Спасибо. – И еле удержалась, чтобы не добавить: смотрите не потеряйте. Торговец на уличном рынке в Бервике сказал, что это настоящая верблюжья шерсть, хотя у Ады на сей счет имелись сомнения.

Она повела плечами, освобождаясь от пальто, зная, что официант в фартуке довершит начатое, снимет с нее пальто, как кожуру, и повесит себе на руку. Зная также, что плечами она поводит медленно и грациозно.

– Как вас зовут? – спросил ее спутник.

– Ада. Ада Воан. А вас?

– Станислас, – ответил он. – Станислас фон Либен.

Иностранец. Ада в жизни не встречала иностранцев. Как это – она с трудом подыскала слово – экзотично.

– И откуда же происходит ваше имя, где его родина?

– В Венгрии. Точнее, в Австро-Венгрии, когда она была империей.

До сих пор Ада слышала только о двух империях – Британской, что угнетала туземцев, и Римской, убившей Христа. Оказывается, были еще какие-то, надо же!

– Я мало кому об этом рассказываю. – Он наклонился к ней: – На родине ко мне обращаются «граф».

– Боже правый! – вырвалось у Ады. Граф. – И замок у вас есть, и всякое разное? – Она знала, что сбивается на простонародный говорок. Но может, он не заметит, будучи иностранцем?

– Нет, – улыбнулся он, – не все графы живут в замках. Некоторые из нас довольствуются более скромными обстоятельствами.

Костюм у него был дорогой, в чем, в чем, а уж в этом Ада разбиралась. Шерстяной. И, очень возможно, из ткани высшего сорта. Серый. Отлично скроенный. Элегантный и неброский.

– На каком языке вы говорили тогда, на улице?

– На родном, – ответил он. – По-немецки.

– По-немецки? – опешила Ада.

Не все немцы плохие, говорил ее отец. Роза Люксембург, например. Мученица. И те, кто борется с Гитлером. И все же папе вряд ли понравится немецкая речь в его доме. Закругляйся, Ада. Рано тебе еще водить знакомство с такими людьми.

– А вы? – спросил он. – Что вы делали на Дувр-стрит?

Ада поколебалась секунду: не сказать ли, что она заходила к своей портнихе? Нет, не стоит.

– Я там работаю.

– Так вы независимая женщина! И кем же вы работаете?

Признаваться, что она портниха, пусть и дамская, Аде не хотелось. На модистку она пока не тянула, до уровня мадам Дюшан ей еще расти и расти.

– Манекенщицей, – вышла из положения Ада. Это целое искусство, добавила она про себя, но сказать вслух постеснялась.

Он откинулся на спинку стула. Ада чувствовала, как его взгляд медленно скользит по ее фигуре, словно по заманчивому пейзажу, которым не только легко восхититься, но и хочется затеряться в нем.

– Ну конечно, – произнес он. – Конечно. – Потом вытащил золотой портсигар из внутреннего кармана пиджака, открыл и поднес его Аде: – Сигарету?

Ада не курила. Не настолько она была утонченной. Как же поступить? Она побаивалась, что, взяв сигарету, потом закашляется от дыма. Это будет унизительно. Чай в «Рице» изобиловал подводными камнями, напоминая о том, сколь многое ей еще предстоит освоить.

– Не сейчас, спасибо.

Прежде чем закурить, он постучал сигаретой по портсигару. А затянувшись, выпустил дым из ноздрей. Пожалуй, Ада не отказалась бы научиться курить.

– И чья же вы манекенщица?

Вопрос вернул Аду на более твердую почву.

– Мадам Дюшан.

– Мадам Дюшан. Разумеется.

– Вы ее знаете?

– Моя двоюродная бабушка была ее клиенткой. Старушка умерла в прошлом году. Вы не были с ней знакомы?

– Я там недолго работаю, – ответила Ада. – Как ее звали?

Станислас рассмеялся, во рту блеснул золотой зуб:

– Не сумею вам ответить. Она столько раз выходила замуж, что не успеешь запомнить одно имя, как она уже его сменила.

– Наверное, это ее и доконало, – предположила Ада. – Все эти замужества.

И точно доконало бы, будь на то воля ее родителей. Она знала, что они скажут о Станисласе и его двоюродной бабушке. Нравственность гиены. В Германии все такие. Но Ада была заинтригована. Женщина не как все, женщина раскованная – освободившаяся от оков? Она чувствовала запах ее духов, видела ее томные жесты, вот она приближается, покачивая бедрами, требуя восхищения, словно кошка ласки.

– Мне нравится ваше чувство юмора, – откликнулся Станислас.

Дождь и в самом деле перестал, когда они вышли из «Рица»; на улице уже стемнело.

– Я обязан проводить вас до дома, – заявил он.

– В этом нет нужды, уверяю вас.

– Это меньшее, что может сделать для дамы джентльмен.

– В другой раз, – ответила Ада и в ту же секунду сообразила, что своим ответом поощрила молодого человека. – Я не то хотела сказать. Видите ли, я сейчас не прямо домой. Мне нужно кое-куда заехать. – Она надеялась, что он не проследит за ней.

– В другой так в другой, – согласился он. – Вы любите коктейли, Ада Воан? «Кафе Рояль» как раз за углом, и это мое любимое место.

Коктейли. С ума сойти. Твердая почва уходила у Ады из-под ног, ее с головой накрывало волною. Что ж, тогда она научится плавать, она ведь смышленая.

– Спасибо, – сказала она. – И благодарю за чай.

– Я знаю, где вы работаете, – напомнил он. – Я вас там подкараулю.

Он щелкнул каблуками, приподнял шляпу и зашагал вниз по Пикадилли. Она смотрела ему вслед. Родителям она скажет, что задержалась на работе.

Мартини, «Розовая леди», мятный джулеп. Постепенно Ада освоилась в «Кафе Рояль», и в «Савое», и в «Смитсе», и в «Рице». На рынке она купила искусственного шелка с изрядной скидкой и после работы сшила себе несколько платьев. Косой крой – и дешевая синтетическая ткань из невзрачной куколки обращается в порхающую бабочку, и Ада облачается в вечернее элегантное платье. Длинные перчатки, коктейльная шляпка. В самые модные заведения Ада входила без робости и стеснения.

– Ох и вскружил он тебе голову, – роняла миссис Б. каждую пятницу, когда Ада после работы отправлялась на свидание со Станисласом. Из опасения за свою репутацию миссис Б. не любила, когда в мастерскую заглядывали мужчины, но Станислас хорошо одевался и вел себя как человек светский, пусть это была и иностранная светскость. – Поберегись.

Ада скручивала колечки из серебристой бумаги, надевала на палец левой руки и красовалась перед зеркалом, когда ее никто не видел. Она воображала себя женой Станисласа, Адой фон Либен. Граф и графиня фон Либен.