Щепотка пороха на горсть земли - Дарья Андреевна Кузнецова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ежи. Тот, первый, был именно первым, а не единственным. Пока Зорька шагала по достаточно широкой улице, Дмитрий заметил троих, а местные перешагивали их или пропускали перед собой как нечто само собой разумеющееся. Двигались ежи проворно, так что рассмотреть внимательнее не получалось, но на третьем убедился — от привычных зверьков их отличали не только высокие лапы и странное поведение, но как будто и вид иголок, и даже морды. Чтобы рассмотреть внимательнее, пришлось бы одного подстрелить, но охота на ежей в ближайшие планы не входила, да и в отдаленные — тоже. Добыча — пулю жаль потратить.
Ближе к центру вдоль улицы начали попадаться разнообразные лавки, своим существованием подтверждавшие статус города. И обувная мастерская, и швея, и "лавка всякой всячины", как гласила вывеска, и даже готовое платье продавали, и мебельная мастерская с услугами краснодеревщика — все было, а значит, всем этим явно кто-то пользовался и Шналь не бедствовал. Да и вид ухоженных, чистых улиц говорил о том же.
На центральной площади, куда вливались четыре улицы, располагалось четыре самых важных здания: по левую руку от Косорукова оказался трехэтажный, крашенный в нежно-розовый цвет "Имперский банк", построенный в классическом стиле, справа — "Мамонтова горка. Трактиръ", тоже в три этажа, но попроще и массивнее, этакая грубая серая коробка с верандой под дощатой крышей, на которой стояло несколько простых деревянных скамей, сейчас пустующих.
На противоположном конце площади справа белела небольшая, но очень аккуратная и симпатичная церковь, окруженная ухоженным палисадником, — та самая, которую было видно от въезда в город, а слева — еще одно трехэтажное здание в стиле привычного и родного павлоградскому глазу классицизма, только мрачновато-сизое. На двери блестела медью небольшая табличка с надписью "Городская управа". А чуть дальше, в конце короткого тупика между церковью и управой, торчало очень высокое и широкое, крашенное в веселый зеленый цвет строение, больше всего напоминающее обыкновенный амбар, очень неуместный на этой живописной площади.
Перед "Мамонтовой горкой" имелась, как продолжение веранды с ее легкой крышей из горбыля и соломы, пустующая сейчас коновязь, ею Косоруков и воспользовался. Ослабил кобыле подпруги, снял с седла сумку с личными пожитками и карабин и решительно двинулся через площадь к управе, отложив мысль о хорошем обеде и прочих удовольствиях на неопределенное "потом". Сначала — дело.
Скрипучая тяжелая дверь привела в пустой гулкий холл с белеными стенами, выложенным темной каменной плиткой полом и единственным элементом обстановки посередине — старой деревянной лестницей в два пролета, ведущей на второй этаж. Здесь пахло пыльным деревом и сухим старым лаком, его покрывавшим, было оглушительно тихо, прохладно и после яркого солнца на улице — темно, так что Дмитрий немного постоял при входе, привыкая к полумраку, едва разбавленному светом из пары небольших окон вверху первого пролета — там, где лестница расходилась на две стороны.
Из холла вело три одинаковых двери без табличек. Косоруков, лязгая по камню подкованными сапогами и недовольно морщась от этого звука, педантично проверил все, и все оказались заперты, так что остался один путь — наверх.
Лестница тоже скрипела, но музыкально, на разные голоса, так что наверх он поднялся уже с усмешкой, представляя, как кто-нибудь мог бы сыграть на таком вот "инструменте".
На втором этаже определиться с дорогой оказалось проще, там справа от лестницы имелась двустворчатая дверь с латунной табличкой на ней "Городской голова А. П. Набель". Фамилия и должность соответствовали тем, которые значились в предписании, так что Дмитрий, постучав и не получив ответа, решительно повернул ручку и открыл дверь. Следовало представиться, сообщить о своем прибытии и попросить о содействии. Его отдельно предупредили, что свидетельства градоначальника будет достаточно для подтверждения вины указанного охотником убийцы, и следовало сразу наладить хорошие отношения с таким важным человеком. Подтасовывать Косоруков ничего не собирался, предпочитал делать свою работу тщательно, пусть и такую непривычную, но лишних препон от местных властей не хотелось.
Внутри все тоже было как полагается: без роскошества, но очень недурно. В темноватой приемной с единственным окном и серо-зелеными обоями в полоску стояло несколько стульев с высокими гнутыми спинками, пара забитых толстыми папками шкафов и секретарский стол, на котором гордо возвышалась пишущая машинка и рядом с ней — потемневшая латунная керосиновая лампа. В остальном приемная пустовала, зато была приоткрыта дверь напротив, чем посетитель и воспользовался.
Кабинет оказался гораздо более светлым: в угловой комнате было четыре окна, на юг и восток, так что успевшие привыкнуть к сумраку глаза в первый момент резануло. Тут обои на стенах были то ли серебристо-голубыми, то ли просто выгорели до такого бледного тона. При входе слева имелся большой и массивный платяной шкаф, несколько шкафов книжных, также заполненных папками и разномастными томами, а кроме того — основательный письменный стол с лампой под пузатым плафоном из матового стекла в бронзовом переплете. За столом имелось кресло дворцового вида, с гобеленовой обивкой, и еще пара таких ожидала просителей перед этим столом. А справа от входа нашлась лоснящаяся от времени оттоманка с резной спинкой, которую Дмитрий заметил в последнюю очередь, и вот как раз она была занята.
— Кхм, — кашлянул Косоруков и, опомнившись, снял шляпу, неловко пригладил стриженые каштановые волосы, пегие от ранней седины. — Доброго дня, сударыня. А где господин Набель?
— Господина Набеля нет, — невозмутимо отозвалась девушка, не прерывая своего занятия.
Она была молода, лет двадцати с небольшим на вид. Медно-рыжие волнистые волосы, собранные в небрежный пучок, держала пара длинных деревянных шпилек на чиньский манер, легкомысленная белая блуза открывала загорелые плечи, но пышной длинной оборкой целомудренно прикрывала грудь, талию охватывал серый корсаж, а синяя юбка в тонкую белую полоску натягивалась на острых коленках, пряча, однако, все, что полагалось прятать, под несколькими воланами: сидела девушка, подобрав ноги под себя. И занималась при этом самым женским делом: неспешно, даже с каким-то удовольствием на лице штопала полосатый чулок.
Низкие ботиночки на шнурках стояли на полу перед оттоманкой.
— А когда он появится? — уточнил Дмитрий неловко.
Девушка была такой чистенькой, аккуратненькой и хорошенькой, а легкомысленный наряд настолько ярко подчеркивал свежесть и живость, что
